666. Рождение зверя
Шрифт:
– Миша, – процедил он, еле сдерживаясь, – еще раз так сделаешь – останешься инвалидом.
– Извини, брат, не удержался.
– Ладно, проехали. – Потемкин запил американской газировкой и закурил. – Слушай, а ты можешь мне одну вещь объяснить?
– Все, что хочешь. – Левинсон уставился на него осоловелыми глазами.
– Я не понимаю, что вас, пидоров, притягивает в нас? Дело же не только в том, что это противоестественно, потому что непрактично. Но это же еще и не эстетично. Ну как может возбуждать потный волосатый мужик? А если он еще и страшный и бородатый,
Писатель усмехнулся:
– Знаешь что, Кира. Во втором веке от рождества Христова в Антиохии, в городе Самосата, жил такой писатель Лукиан. Его перу, среди прочего, принадлежит весьма забавный трактат «Две любви». Там два философа, один из которых – закоренелый гетеросексуал, а второй, как ты выражаешься, – пидор, пытаются доказать друг другу преимущества своего способа удовлетворения похоти. В итоге никто из них ничего другому так и не доказал. У каждого своя правда. Тебе этого просто не понять. У нас с тобою голова по-разному устроена. Я не говорю, что она у меня устроена лучше. Просто – по-разному. С этим надо смириться.
– О’кей, могу смириться, – поднял руки Кирилл. – Но ведь с точки зрения гигиены постоянно вставлять хуй в жопу довольно-таки опасно.
– А вливать в себя вот это, – Миша кивнул на его опорожненный стакан, – тоже чревато. И курить вредно. Жить вообще вредно. Жизнь, как было сказано классиком, – смертельная болезнь, передающаяся половым путем. Да и вообще, – хлопнул он Потемкина по плечу, – скажи честно, ты разве своим дамам ни разу в задний проход не вставлял?
Потемкин посмотрел в потолок, где в свете маленьких лампочек клубился выпущенный им дым.
– Вставлял, вставлял, да еще как…
– Ну и?
– Класс!
– Что ж ты об их анальных проблемах не беспокоился, дорогой?
– Так это… Хотя да, – согласился Кирилл.
В этот момент появился Михель с чашками дымящегося кофе.
– А теперь десерт, – объявил Левинсон.
Он вытащил из кармана черную жестяную баночку и открыл крышку. Взяв кофейную ложечку, Миша зачерпнул содержимое и протянул Потемкину. На черпачке лежал густой конфитюр болотного цвета. Зная пристрастие представителей современной русской литературы к фекальной тематике, Кирилл недоверчиво понюхал угощение. Пахло смесью мускатного ореха, гвоздики, фисташек и цитрусовых.
– Что это? – спросил он.
– Давамеск, – пояснил Левинсон, смакуя содержимое баночки. – Источник вдохновения для Бодлера, Готье, Бальзака и многих других, изменивших реальность. В его составе идеально сочетаются гашиш и шпанские мушки.
Кирилл попробовал зелье. По вкусу оно было действительно похоже на повидло, чуть горьковатое и приторное. Запив десерт кофе, Потемкин почувствовал, как по его телу прошла приятная расслабляющая волна. Кирилл допил терпкий напиток и перевернул чашку.
– Ну ладно, хватит тут херней страдать, – сказал Михаил. – Пойдем в амфитеатр на живого сэра Элтона поглядим. У меня там столик заказан.
– Какого Элтона?
– Джона, разумеется. – Левинсон смачно высморкался в салфетку. – Нашу, так сказать, икону. Реджинальд Кеннет Дуайт, более известный как сэр Элтон Геркулес Джон. С национальным симфоническим оркестром Британии. Когда еще такое увидишь?
Кирилл вдруг понял, что его дешево развели. Кровь прильнула к его голове: «Битых два часа тут паясничаю перед этим пидорасом из-за Беатриче, а он мне теперь про какой-то концерт!»
– Постой, постой! Ты же мне сказал, что приведешь к Беатриче. Да ты хоть представляешь, уебан, что я сейчас с тобой сделаю!
– Если сказал – значит, приведу, – промычал писатель. – Еще не вечер, все только начинается.
Потемкин подумал, что в этом есть какая-то интрига:
– Ладно, пошли в амфитеатр.
– Только тебе туда надо костюмчик поприличнее надеть. – Левинсон оценивающе осмотрел облачение Потемкина, потом посмотрел на себя. – И мне тоже.
Кирилл вспомнил про дресс-код, о котором ему говорила Беатриче.
– Тогда где встретимся?
– Давай через полчаса здесь, в «Вавилоне», около выхода. Оттуда прямая дорога до Колизея.
– Замётано.
Поднимаясь из-за стола, Кирилл взял кофейную чашку и заглянул в нее. Коричневая масса уже сформировалась в рисунок – на дне четко проступали очертания леса с возвышающейся над ним гигантской пальмой. Рядом с нею была видна женская фигура. «Что же, это вполне логично, – подумал Потемкин. – Каждый видит то, что он хочет увидеть». Сопровождаемые понимающими и даже завистливыми к Левинсону взглядами голубой публики, они вместе вышли из бара. Оказалось, что Михаил живет на этом же этаже. Он остановился и ткнул пальцем в пол:
– Значит, через полчаса?
– Значит, так.
Исида
Не зажигая света в гостиной, Кирилл сразу прошел в спальню и начал быстро переодеваться. Сорочка, смокинг, брюки, туфли, бабочка – все было ослепительно белого цвета. Выбор Беатриче оказался исключительно удачен, с размерами она не ошиблась. Все вещи сидели на Потемкине так, словно были сшиты на заказ. Посмотрев в зеркало, он остался весьма доволен собой. Покидая спальню, Кирилл решил заглянуть в бар. Он включил свет в гостиной и тут же отшатнулся, как будто вместо вип-апартаментов случайно нарвался на выгребную яму. Там действительно случилось что-то необычное. Потемкин перевел дух, осторожно зашел в гостиную и стал ее осматривать.
Помещение преобразилось до неузнаваемости. На месте когда-то веселого Бахуса красовалось нечто страшное, отдаленно напоминающее серафима. Только вместо шести крыльев у него были безобразные паучьи лапы, а голова окончательно превратилась в монгольскую маску демона. Подобных фигур было несколько. Над панелью, окружая ее, была изображена змея, кусающая себя за хвост. Все фрески на стенах и потолке были выполнены в стиле Босха и отражали муки, ужас и отчаяние. Все фрагменты оказались увязаны между собой и даже перетекали друг в друга так, что, если не концентрироваться на каком-то отдельном сюжете, а пытаться воспринимать убранство зала целостно, создавалось ощущение, что оно постоянно движется.