6том. Остров Пингвинов. Рассказы Жака Турнеброша. Семь жен Синей Бороды. Боги жаждут
Шрифт:
Гамлен ответил, что охотно сделает портрет, когда доблестный воин вернется в Париж.
Девушка кротко, но вместе с тем настойчиво продолжала упрашивать, чтобы он сделал это тут же.
Художник, невольно улыбнувшись, возразил, что без оригинала это совершенно невозможно.
Бедняжка ничего не ответила: она не предвидела такого затруднения. Склоняв голову на левое плечо, скрестив руки на животе, она не трогалась с места и молчала, по-видимому сильно огорченная. Ее простодушие и трогало и забавляло Гамлена; чтобы утешить незадачливую влюбленную, он сунул ей акварельный рисунок, изображавший волонтера, и спросил, не напоминает ли он ей жениха, находящегося в Арденнах.
Она устремила на бумагу тусклый взор; мало-помалу ее зрячий глаз оживился, потом разгорелся, просиял; широкое лицо расплылось в счастливую улыбку.
— Да это он и есть, — выговорила она наконец. — Это Ферран (Жюль) как живой, вылитый Ферран (Жюль).
Прежде чем художник успел взять у нее рисунок, она толстыми красными пальцами бережно сложила его, так что он превратился в небольшой квадратик, и, сунув его себе за пазуху между рубахой и корсажем, вручила Гамлену ассигнацию
III
В тот же день, после обеда, Эварист отправился к гражданину Жану Блезу, торговавшему под вывеской «Амур Живописец» не только эстампами, но также ларцами, картонажами и всякого рода играми на улице Оноре, напротив Оратории, неподалеку от почтовой конторы. Лавка помещалась в нижнем этаже старого дома, построенного лет шестьдесят тому назад. Над сводчатым пролетом входной двери находилось лепное украшение в виде рогатой головы человекоподобного чудовища, а самая фрамуга была заполнена картиной, писанной маслом и изображавшей «Сицилийца, или Амура Живописца», — копией с картины Буше [330] ; она была повешена отцом Жака Блеза еще в 1770 году и с тех пор сильно пострадала от солнца и дождей. По обе стороны двери оконные проемы были украшены наверху головами нимф, а в окнах, за самыми большими стеклами, какие только нашлись в Париже, были выставлены модные эстампы и последние новинки в области цветной гравюры. В тот день там можно было увидеть любовные сцены, грациозно, но, пожалуй, с излишней сухостью изображенные Буайи [331] : «Уроки супружеской любви» и «Кроткое сопротивление», возмущавшие якобинцев и служившие поводом к доносам, которые наиболее ревностные из них делали в Общество искусств; «Народное гулянье» Дебюкура [332] , с щеголем в панталонах канареечного цвета, рассевшимся на трех стульях; коней работы молодого Карла Верне [333] , аэростаты [334] , «Купанье Виргинии» и копии с произведений античной скульптуры.
330
Буше Франсуа (1703–1770) — французский живописец и гравер, крупнейший представитель стиля рококо — порождения умиравшей дворянской культуры. Его искусство в целом носит развлекательный характер, отличается декоративностью и пристрастием к эротическим темам.
331
Буайи Луи-Леопольд (1761–1845) — французский художник, автор картин на бытовые темы и широко популярных в его время литографий.
332
Дебюкур Филибер-Луи (1755–1832) — художник и гравер, известный жанровыми картинками.
333
Карл Верне (1758–1835) — художник, рисовавший главным образом лошадей, поездки и прогулки; позднее обратился к политической карикатуре и военным сюжетам.
334
Аэростаты. — 26 июня 1794 г. французские войска под командованием генерала Журдана одержали крупную победу над превосходящими силами австрийцев в Бельгии, при селении Флерюс. В этом сражении французы впервые в истории применили наблюдение за полем боя с привязного воздушного шара. Сражение при Флерюсе дважды послужило темой для картин французских художников: Белланже (1836) и Манзюисса (1837).
Из числа граждан, беспрерывным потоком движущихся мимо лавки, дольше всех простаивали перед соблазнительными витринами самые оборванные: наиболее впечатлительные, падкие на всякие зрелища, они старались хотя бы только глазами завладеть своей долей наслаждения в этом мире; раскрыв от восхищения рот, они замирали на месте, между тем как аристократы, скользнув небрежным взором, хмурили брови и проходили мимо.
Издалека еще, едва завидя дом, Эварист устремил взгляд на одно из окон второго этажа, на то, что было налево от входа и в котором за узорной железной решеткой стоял горшок красной гвоздики. Это окно освещало комнату Элоди, дочери Жана Блеза. Торговец эстампами занимал со своей единственной дочерью весь этаж над лавкой.
Задержавшись перед входом как будто для того, чтобы перевести дух, Эварист повернул дверную ручку. Гражданка Элоди только что продала две гравюры Фрагонара-сына [335] и Нежона [336] , которые покупатель тщательно отобрал среди других; прежде чем спрятать в ящик полученные ассигнации, она поочередно подносила их к своим красивым глазам, внимательно рассматривая на свет водяные знаки, полосы и сетку, так как в то время в обращении находилось столько же фальшивых денежных знаков, сколько и настоящих, что наносило большой ущерб торговле. Фальшивомонетчики карались смертной казнью, как некогда преступники, подделывавшие королевскую подпись; тем не менее доски для печатания ассигнаций находили в каждом погребе; швейцарцы миллионами ввозили фальшивые ассигнации во Францию, их разбрасывали пачками в харчевнях; англичане ежедневно выгружали на нашем берегу целые тюки поддельных билетов, чтобы дискредитировать Республику и повергнуть патриотов в нищету. Элоди боялась, что ей всучат фальшивую бумажку, но еще больше боялась, как бы самой не сбыть поддельную ассигнацию и не прослыть таким образом сообщницей Питта [337] . Однако она полагалась на свою счастливую звезду и была уверена, что всегда сумеет выкрутиться.
335
Фрагонар-сын Александр-Эварист (1780–1850) — художник и скульптор, ученик Давида; выдвинулся уже после революции, во время Наполеоновской империи и реставрации Бурбонов.
336
Нежон Жан (1753–1832) — художник, ученик Давида, писал на античные сюжеты.
337
…прослыть… сообщницей Питта. — Питт Младший Вильям (1759–1806) — английский политический деятель, главный организатор коалиций европейских держав против революционной, а затем наполеоновской Франции. В годы революции правящие круги Англии не останавливались перед выпуском во Франции фальшивых ассигнаций с целью усилить голод и дороговизну.
Эварист посмотрел на нее с тем мрачным видом, который лучше всяких улыбок говорит о любви. Она взглянула на него с чуть-чуть насмешливой гримаской, слегка прищурив черные глаза; придала же она своему лицу такое выражение, во-первых, потому, что сознавала себя любимой, причем это вовсе не было ей неприятно; во-вторых, потому, что такое выражение лица подзадоривает влюбленного, побуждает его изливаться в жалобах, приводит к объяснению, если он этого еще не сделал, — а в данном случае так оно и было.
Спрятав ассигнации в ящик, она достала из рабочей корзинки белый шарф, который вышивала, и принялась за рукоделье. Она была трудолюбива и кокетлива, и так как, сидя над иглой, инстинктивно преследовала две цели одновременно: понравиться мужчине и изготовить себе наряд, то вышивала различно, в зависимости от того, кто смотрел на нее: она вышивала небрежно при тех, кого ей хотелось истомить сладостным ожиданием, и вышивала капризно при тех, кого ей было приятно довести до отчаянья. Теперь она притворилась, будто вся ушла в работу, так как в Эваристе она желала пробудить серьезное чувство.
Элоди была не так уж молода и не так уж хороша собой. С первого взгляда она могла показаться некрасивой. Брюнетка, с оливковым цветом лица, она небрежно повязывала голову белой косынкой, из-под которой выбивались иссиня-черные локоны и сверкали, как угли, темно-карие глаза. В ее круглом веселом лице, немного курносом, с выступающими скулами, грубоватом и страстном, художник находил сходство с головою фавна Боргезе [338] , слепок с которой приводил его в восторг своей божественно-шаловливой улыбкой. Усики оттеняли страстность ее рта. Под косынкой, по моде того года повязанной накрест, вздымалась, словно от преизбытка нежности, высокая грудь. Ее гибкий стан, проворные ноги, все ее сильное тело двигалось с очаровательно дикой грацией. Взгляд, дыхание, трепет плоти — все в ней говорило сердцу и сулило любовь. За прилавком она казалась нимфой танца, оперной вакханкой, у которой отняли рысью шкуру, тирс и венок из плюща, чтобы чудесным образом превратить ее в скромную хозяйку в духе Шардена [339] .
338
Фавн Боргезе — античная скульптура, изображающая танцующего сатира; хранилась в Риме, в «Вилле Боргезе», принадлежавшей старинному богатому роду князей Боргезе, где собраны были многочисленные сокровища искусства.
339
Шарден Жан-Батист-Симеон (1699–1779) — выдающийся французский живописец реалистического направления, создавал жанровые картины, проникнутые любовью к миру простых людей.
— Отца нет дома, — оказала она художнику. — Подождите немного: он скоро вернется.
Смуглые маленькие ручки быстро продевали иглу сквозь тонкий батист.
— Нравится вам этот рисунок, господин Гамлен?
Гамлен не умел притворяться. Да и любовь, придавая смелость, побуждала его быть откровенным.
— Вы вышиваете очень искусно, гражданка, но, если вам угодно знать мое мнение, узор, который вам сделали, недостаточно прост, недостаточно строг и отзывается вычурным вкусом, слишком долго господствовавшим во Франции в искусстве отделки тканей, мебели, панелей. Эти банты, эти гирлянды напоминают бессодержательный, пошловатый стиль, пользовавшийся успехом при последнем тиране. Теперь вкус возрождается. Увы! До хорошего вкуса нам еще далеко. В эпоху гнусного Людовика Пятнадцатого в декоративное искусство проникли китайские влияния. Комоды делали пузатыми, с изогнутыми, нелепыми ручками, и годны они лишь на то, чтобы топить ими печи патриотов. Прекрасна только простота. Необходимо вернуться к древности. Давид делает рисунки кроватей и кресел, заимствуя мотивы с этрусских ваз и фресок Геркуланума [340] .
340
Фрески Геркуланума. — Геркуланум — древний город в Кампании (Италия), у подошвы Везувия. Погиб вместе с Помпеями и засыпан пеплом во время извержения 79 г. н. э. С XVIII в. начались раскопки Геркуланума, при которых было извлечено большое количество памятников живописи и скульптуры.
— Я видела эти кровати и кресла, — подхватила Элоди, — они восхитительны! Скоро на другую мебель никто и смотреть не захочет. Как и вы, я обожаю древность.
— Ну так вот, гражданка, — продолжал Эварист, — если бы вы украсили свой шарф греческим орнаментом, листьями плюща, змеями или скрещенными стрелами, он был бы достоин спартанки… и вас. Вы, впрочем, могли бы сохранить и этот узор, упростив его и сделав более прямолинейным.
Она спросила, что, по его мнению, следует отбросить.