7 лучших историй для мальчиков (сборник)
Шрифт:
И, повернувшись к патагонцу, он вновь спросил его:
– Espanol? [42]
– Si, si! [43] – ответил туземец.
Удивление Паганеля превратилось в остолбенение. Майор и Гленарван украдкой переглядывались.
– А знаете, мой ученый друг, – начал, слегка улыбаясь, майор, – не произошло ли здесь чего-нибудь в результате той феноменальной вашей рассеянности, на которую, мне кажется, у вас имеется монополия?
– Как? Что? – насторожился географ.
42
Espanol? –
43
Si, si! – Да, да!
– Дело в том, что патагонец несомненно говорит по-испански.
– Он?
– Да, он! Уж не изучили ли вы случайно другой язык, приняв его…
Мак-Наббс не успел договорить. Громогласное «О!», сопровождаемое пожатием плеч, прервало его.
– Вы немножко слишком далеко заходите, майор, – сказал Паганель довольно сухо.
– Но чем же объяснить, что вы его не понимаете? – ответил Мак-Наббс.
– Не понимаю я потому, что этот туземец говорит на плохом испанском языке! – ответил, начиная раздражаться, географ.
– Так вы считаете, что он говорит на плохом наречии, только потому, что вы его не понимаете? – спокойно спросил майор.
– Послушайте, Мак-Наббс, – вмешался Гленарван, – ваше предположение невероятно. Как ни рассеян наш друг Паганель, все же нельзя допустить, чтобы его рассеянность дошла до того, что он мог изучить один язык вместо другого.
– Тогда, дорогой Эдуард, или лучше вы, почтенный Паганель, объясните мне: что здесь происходит?
– Мне нечего объяснять: я констатирую, – ответил географ. – Вот книга, которой я ежедневно пользуюсь для преодоления трудностей испанского языка. Посмотрите на нее, майор, и вы увидите, что я не ввожу вас в заблуждение!
С этими словами Паганель начал рыться в своих многочисленных карманах и через несколько минут поисков вытащил весьма потрепанный томик, который и подал с уверенным видом майору. Тот взял книжку и посмотрел на нее.
– Что это за литературное произведение? – спросил он.
– Это «Луизиада», – ответил Паганель, – великолепная героическая поэма, которая…
– «Луизиада»? – воскликнул Гленарван.
– Да, друг мой, не более не менее, как «Луизиада» великого Камоэнса!
– Камоэнса? – повторил Гленарван. – Но, бедный друг мой, ведь Камоэнс – португалец! Вы в течение последних шести недель изучаете португальский язык!
– Камоэнс… «Луизиада»… Португальский язык… – вот все, что мог пролепетать Паганель.
Глаза его под очками померкли, а в ушах загремел гомерический хохот обступивших его спутников.
Патагонец и бровью не повел. Он терпеливо ждал объяснения того, что происходило на его глазах и было ему совершенно непонятно.
– Ах я безумец, сумасшедший! – воскликнул наконец Паганель. – Вот что! Значит, действительно это так! Это не выдумка для забавы! И это я сделал… я! Да ведь это вавилонское смешение языков! Ах, друзья мои, друзья! Подумайте только: отправиться в Индию и очутиться в Чили, учить испанский язык, а говорить на португальском! Нет, это уж слишком! Если так пойдет и дальше, то в один прекрасный день я, вместо того чтобы выбросить в окно сигару, выброшусь сам.
Наблюдая, как Паганель относится к своему злоключению, видя, как переживает он свою комическую неудачу, нельзя было не смеяться. Да к тому же он первый подал этому пример.
– Смейтесь, друзья
– Но как бы там ни было, а мы все-таки остались без переводчика, – промолвил майор.
– О, не приходите в отчаяние, – отозвался Паганель – португальский и испанский языки до того похожи один на другой, что, как видите, я смог даже перепутать их, но зато это же сходство поможет мне быстро исправить свою ошибку, и в недалеком будущем я смогу поблагодарить этого достойного патагонца на языке, которым он так хорошо владеет.
Паганель не ошибся: через несколько минут ему удалось обменяться с туземцем несколькими словами. Географ даже узнал, что патагонца зовут Талькав, что на арауканском языке значит «громовержец». По всей вероятности, это прозвище было дано ему благодаря его искусству в обращении с огнестрельным оружием.
Но особенно обрадовался Гленарван тому, что патагонец оказался профессиональным проводником, да еще по пампасам. Встреча с патагонцем являлась такой необыкновенной удачей, что все окончательно уверовали в успех экспедиции, и никто уж не сомневался в спасении капитана Гранта.
Наши путешественники вернулись с индейцем к Роберту. Мальчик протянул руки к туземцу, и тот безмолвно положил ему на голову свою руку. Он осмотрел мальчика, ощупал его ушибленные члены. Затем, улыбаясь, пошел к берегу реки, сорвал там несколько пучков дикого сельдерея и, вернувшись, натер им тело больного. Благодаря этому сделанному чрезвычайно осторожно массажу мальчик почувствовал прилив сил, и стало ясно, что несколько часов покоя поставят его на ноги.
Было решено этот день, а также следующую ночь посвятить отдыху. К тому же надлежало еще обсудить и решить два важных вопроса: относительно пищи и транспорта. Ни съестных припасов, ни мулов у путешественников не было. К счастью, теперь с ними был Талькав. Этот проводник, привыкший сопровождать путешественников вдоль границы Патагонии – один из самых умных местных бакеанос, – взялся снабдить Гленарвана всем необходимым для его небольшого отряда. Он предложил отправиться в индейскую тольдерию, находившуюся в каких-нибудь четырех милях. Там, по его словам, можно будет достать все, в чем нуждалась экспедиция. Предложение это было сделано наполовину с помощью жестов, а наполовину с помощью испанских слов, которые Паганелю удалось понять. Оно было принято, и Гленарван со своим ученым другом, простившись с товарищами, немедленно направились вслед за проводником-патагонцем вверх по течению реки.
Они шли полтора часа, быстро, большими шагами, стараясь поспеть за великаном Талькавом. Вся эта прилегавшая к подножию Кордильер местность отличалась красотой и замечательным плодородием. Одни тучные пастбища сменялись другими. Казалось, они свободно могли прокормить и стотысячное стадо жвачных животных. Широкие пруды, соединенные между собой частой сетью речек, обильно питали своей влагой зеленеющие равнины. Черноголовые лебеди причудливо резвились в этом водяном царстве, оспаривая его у множества страусов, бегавших по льяносам. Вообще пернатый мир был здесь блестящ, очень шумен и вместе с тем изумительное разнообразен. Изакас – изящные горлицы, серенькие с белыми полосками, – и желтые кардиналы, сидя на ветках деревьев, напоминали живые цветы. Перелетные голуби мчались куда-то вдаль, а местные воробьи, носясь друг за другом, наполняли воздух своим пронзительными чириканьем.