7 лучших историй для мальчиков (сборник)
Шрифт:
Паганель тотчас же обратился к Талькаву за разъяснениями. Индеец ответил, что он не может понять, почему почва так пропитана влагой. Никогда еще, с тех пор как он служит проводником, не случалось ему видеть, чтобы почва была до того размыта. Даже в период сильных дождей по Аргентинской равнине всегда можно было пробраться.
– Но чему же приписать эту все возрастающую влажность? – интересовался Паганель.
– Не знаю, – ответил индеец, – да если бы и знал…
– А разве горные речки во время сильных ливней не выходят из берегов?
– Случается.
– Так, может быть, это происходит и теперь?
– Может быть.
Паганель принужден
– А что советует Талькав? – спросил Гленарван.
– Что надо делать? – спросил Паганель патагонца.
– Ехать быстрее, – ответил индеец.
Совет этот легче было дать, чем выполнить. Лошади быстро утомлялись, ступая по земле, уходившей из-под их ног. Местность все понижалась, и эта часть равнины представляла собой огромную лощину, куда быстро могли нахлынуть соседние воды. Поэтому следовало, по возможности, скорее выбраться из этих низких мест, которые при наводнении не замедлили бы превратиться в озера.
Поехали быстрее. Но будто мало было той воды, по которой шлепали лошади: около двух часов пополудни разверзлись хляби небесные, и хлынул потоками тропический ливень. Укрыться от этого потока не было возможности. Оставалось одно: стать философами и стоически переносить его. На пончо всадников стекала вода со шляп, словно с переполненных желобов крыш. С бахромы седел струились ручьи. Всадники, осыпаемые брызгами, летевшими из-под копыт лошадей, ехали как бы под двойным ливнем – с небес и с земли.
Промокшие, окоченевшие от холода, измученные усталостью, наши путники к вечеру добрались до какого-то жалкого ранчо. Только очень неприхотливые люди могли видеть в этом ранчо убежище, и только путешественники, находящиеся в отчаянном положении, способны были укрыться в нем. Но у Гленарвана и его спутников не было выбора, и они забились в эту заброшенную лачугу, которой пренебрег бы последний бедняк-индеец. Не без труда развели они там из сухой травы жалкий костер, дававший больше дыма, чем тепла. За стенами ранчо дождь продолжал лить как из ведра, и крупные капли его просачивались сквозь прогнившую соломенную крышу. Двадцать раз костер грозило залить, и двадцать раз его отстояли, борясь со вторгающейся водой.
Очень посредственный и мало питательный ужин прошел весьма невесело. Ни у кого не было аппетита. Только один майор оказал честь промокшей провизии: невозмутимый Мак-Наббс был выше всяких злоключений. Паганель, как истый француз, попытался было пошутить, но ему никого не удалось рассмешить.
– Видно, шутки мои подмочены, – заметил он – они дают осечки.
Лучшее, что можно было сделать в подобном положении, это заснуть. Поэтому каждый попытался на время забыть во сне свою усталость. Ночь была бурная, ранчо трещало, качалось и грозило рухнуть при каждом сильном порыве ветра. Несчастные лошади, ничем не защищенные от непогоды, жалобно ржали во дворе, но и хозяевам их было не многим лучше в их скверной лачуге. Мало-помалу сон все же стал одолевать наших путников. Первым заснул Роберт, положив голову на плечо Гленарвану, а за ним погрузились в сон и все остальные временные обитатели ранчо.
Ночь прошла без происшествий. Разбудила путников Таука. Бодрая, как всегда, она ржала и с силой била копытом о стену ранчо. Когда Талькав не подавал сигнала к отъезду, это умела сделать его лошадь. Так как путешественники были уже многим обязаны Тауке, то не повиноваться ей было нельзя, и отряд двинулся в путь.
Ливень прекратился, шел только небольшой дождь, но глинистая
Необходимо было двигаться вперед с наибольшей быстротой. Вопрос шел об их общем спасении. Если наводнение усилится, где тогда найти убежище? До самого горизонта не видно было ни одного высокого пункта, а на такую низменную равнину воды должны были нахлынуть очень быстро.
Лошадей пустили во весь опор. Таука неслась впереди. В эти минуты она больше какого-нибудь земноводного с его могучими плавниками заслуживала название морского коня, ибо скакала в воде, словно это была ее родная стихия.
Вдруг, около десяти часов утра, Таука стала проявлять признаки сильнейшего волнения. Она то и дело поворачивала морду к южным необозримым просторам равнины. Она протяжно ржала, с силой втягивала свежий воздух, порывисто вскидывалась на дыбы. Скачки лошади не могли вышибить Талькава из седла, но все же он не без труда справлялся с нею. Он натянул удила – выступавшая изо рта коня пена окрасилась кровью, но горячее животное все не унималось. Хозяин Тауки сознавал, что стоит дать ей волю, и она во весь опор умчится к северу.
– Что это творится с Таукой? – спросил Паганель. – Уж не впились ли в нее здешние прожорливые пиявки?
– Нет, – ответил индеец.
– Значит, она чего-то испугалась.
– Да, она почуяла опасность.
– Какую же?
– Не знаю.
Хотя опасность, почуянная Таукой, была еще недоступна глазам, но слух уже улавливал ее. Глухой рокот, похожий на рокот прилива, доносился издалека, из-за линии горизонта. Порывистый ветер был влажен и нес с собой водяную пыль. Птицы, видимо улетая от какого-то явления природы, неизвестного нашим путешественникам, неслись во весь дух. Лошади, ступая по колено в воде, уже ощущали напор течения. Вскоре со стороны юга, в какой-нибудь полумиле от нашего отряда, послышалось ужасающее мычанье, ржанье, блеянье, и вдали показались огромные стада перепуганных животных. Опрокидывая друг друга, вновь поднимаясь, бешено порываясь вперед, они мчались со страшной быстротой. С трудом можно было разглядеть этих обезумевших животных из-за поднимаемых ими столбов водяных брызг. Кажется, и сто самых больших китов не могли бы с большей силой взволновать океан.
– Anda, anda! [55] – крикнул громовым голосом Талькав.
Что это такое? – спросил Паганель.
– Разлив! Разлив! – ответил Талькав и, дав шпоры лошади, помчался к северу.
– Наводнение! – воскликнул Паганель. И все понеслись вслед за Таукой.
Нельзя было медлить: милях в пяти на юге уже виднелся надвигавшийся оттуда огромный, широчайший водяной вал, превращавший равнину в настоящий океан. Высокие травы исчезали, словно скошенные. Вырванные водой мимозовые растения неслись по течению, образуя как бы островки. Вода прибывала с непреодолимой силой. Очевидно, перемычки между крупнейшими реками пампасов были разрушены, и, быть может, воды Колорадо на севере и Рио-Негро на юге слились в один поток.
55
Anda, anda! – Скорей, скорей!