7 побед Берии. Во славу СССР!
Шрифт:
Нет, не похоже, что Щусев так уж и испытал, работая в Тбилиси, влияние Жолтовского — они были каждый сам себе голова.
А вот к мнению Берии Щусев не мог не прислушаться хотя бы потому, что Берия был, как-никак, заказчиком.
Конечно, если бы Берия, подобно Агафье Тихоновне из гоголевской «Женитьбы», возжелал иметь здание в стиле Ле Корбюзье, но с чередованием по фасаду колонн всех классических ордеров — и коринфских, и ионических, и дорических, а портик предложил «изобразить в лучшем виде» в стиле ампир или рококо, то вряд ли Щусев к таким пожеланиям прислушался бы.
Но Берия был архитектором и вкус имел — об
Берия имел строительно-архитектурное образование, причём получил он его в одном из наиболее, пожалуй, сильных — в своём классе — учебных заведений дореволюционной России, в Бакинском механико-строительном училище. Это училище было одним из немногочисленных центров технического образования на Кавказе, если не единственным. Во всяком случае, по данным на 1913 год, в Кавказском учебном округе Министерства народного просвещения имелось всего одно среднее техническое училище — скорее всего, это и была «альма-матер» Берии.
Насчитывало училище чуть более 400 учащихся, примерно по 100 на курс. Для сравнения — за 1900–1913 годы в России было выпущено из вузов всего 1360 инженеров-строителей и архитекторов, тоже примерно по 100 в год. Иными словами, получивший даже среднее строительное образование Берия входил в весьма немногочисленную в России профессиональную группу, и уровень его подготовки низким быть не мог — даже безотносительно к факту несомненной талантливости молодого Лаврентия.
При этом бурное строительство в уже дореволюционном Баку давало начинающему архитектору немало поводов для размышлений и самообразования. «Нефтяной» Баку рос как на дрожжах: с 1863 по 1897 год число бакинцев выросло с 14 тысяч до 112 тысяч человек. И хотя основное новое население — рабочие нефтепромыслов ютилось в казармах по окраинам, городское строительство в Баку развивалось стремительно — в центре возникали роскошные особняки и дворцы нефтепромышленников, строились загородные резиденции, да и «средний класс» в Баку был не без денег. Поэтому и массовая городская застройка велась быстрыми темпами и была значительной.
Всё это, конечно же, способствовало как развитию строительного и архитектурного образования в Баку, так и развитию толковых неофитов, образовывающихся в Бакинском училище.
ОДНАКО всё сказанное выше — всего лишь своего рода присказка. Основное же будет сказано ниже.
В 1947 году по предложению Сталина было принято Постановление Совета Министров СССР о строительстве в Москве восьми высотных зданий.
В Постановлении были сформулированы и требования к их архитектуре:
«Пропорции и силуэты. зданий должны быть оригинальны и своей архитектурно-художественной композицией должны быть увязаны с исторически сложившейся архитектурой города и силуэтом будущего Дворца Советов. В соответствии с этим проектируемые здания не должны повторять образцы известных за границей многоэтажных зданий.»
Венцом советского высотного зодчества должно было стать здание Московского Государственного университета на Ленинских горах — к ноябрю 1951 года оно уже было в основном возведено.
На площади Восстания и на Котельнической
Итого — восемь, причём в высотке на Смоленской площади должно было разместиться Министерство иностранных дел СССР, а у Красных Ворот — Министерство путей сообщения.
Каждое из зданий и само их назначение представляли собой символ и маяк.
МГУ — это высоты образования.
Великолепные жилые дома — ориентир для всех строителей СССР. Ориентир не столько технический — в райцентре «высотку» не построишь, сколько моральный.
Гостиницы — высокое гостеприимство новой Москвы.
Здания министерств — высокое величие России как могучей мировой державы.
У каждого здания были свои архитекторы — цвет советской архитектуры.
Появление этих зданий в столице СССР вызвало к жизни новое, оптимистично звучащее слово «высотки», и в этом тоже был глубокий смысл. Наши «высотки» никак нельзя было называть «небоскрёбами».
«Высотки» проектировали Посохин, Руднев, Минкус, Чечулин, Поляков, Душкин, Мордвинов, Чернышев, Гельфрейх, Абросимов, Хряков. Каждый был личностью, у каждого были свои архитектурные принципы. Однако во всех проектах бросалось в глаза то, что все они — при несомненной самобытности их авторов, были несомненно и поразительно похожи в своём архитектурном облике — стройные, логично вырастающие из окружающих более низких каменных массивов, увенчанные башнями со шпилями.
В полном соответствии с требованиями Постановления Совмина СССР силуэты зданий никак не повторяли ни один известный за границей небоскрёб, были оригинальны, но полностью увязаны с исторически сложившейся архитектурой Москвы, архитектурным и композиционным центром которой был, конечно же, Кремль.
Все московские «высотки» были схожи с кремлёвскими башнями, причём не только по силуэту, но и по удивительному сочетанию строгости, величия и лёгкости, устремлённости ввысь.
Высота московских зданий достигала 275 метров, и при низкой облачности они вполне «скребли» небо и облака.
Но это были не «небоскрёбы».
Небоскрёбы Нью-Йорка — как самые первые, так и современные, восхищают прежде всего блеском чисто инженерных решений и технологий, но никак не архитектурой. Получается так потому, что само появление небоскрёбов было вызвано не смелыми архитектурными идеями, а необходимостью максимально использовать каждый квадратный фут дорогой земли в центре крупных городов.
То есть идею небоскрёбов породило не творчество, а торгашество.
Советские же «высотки» — подчёркнутый простор.
Если продолжить эту мысль, то можно вспомнить и перестроенный уже в брежневские времена Калининский проспект — Новый Арбат. Плоские остряки называли его «вставной челюстью Москвы». Что ж, над «высотками» кое-кто тоже немало потешался, да и сейчас потешается или презрительно пожимает плечами.
Но сравним впечатление от гипертрофированно вытянутых в высоту, теснящихся на Манхэттене небоскрёбов, уже не только скребущих небо, но и заслоняющих его от людей вследствие крайней скученности, и впечатление от свободно стоящих, подчёркивающих небо над ними высотных «параллелепипедов» Нового Арбата.