8–9–8

Платова Виктория Евгеньевна

Крылья, продемонстрированные при этом кузнечиком, имеют ярко-красную расцветку, Габриель в жизни не видел таких богатых, переливающихся самыми разными оттенками тонов: от кораллового до пурпурного. Кузнечик тянет на пассажира первого класса, это несомненно.

Габриель тотчас же начинает фантазировать на тему поезда: поезд пахнет кожей, в нем полно заклепок, табличек, пластин, почтовых рожков и колокольчиков; медные поручни надраены до блеска, окна чисто вымыты, что отражается в них?.. Пульсары, что же еще!!!

Пульсары, какими их представляет себе Габриель:

маленькие

косматые

хвостатые

существа, похожие на ежей и ящериц

одновременно, — это то, что касается формы. По цвету они голубые — совсем как жилка, постоянно присутствующая на правом виске Марии-Христины. Жилка эта не знает покоя, бьется и вибрирует с разной степенью интенсивности. Ее активность особенно велика в те моменты, когда Мария-Христина собирается соврать матери, что ей надо подготовиться к письменной контрольной у подруги, а подготовка отнимает много времени и сил — так много, что сегодня Мария-Христина не вернется домой и заночует у Соледад (подругу зовут Соледад), и вовсе не стоит беспокоиться, мама.На самом деле Мария-Христина спешит на свидание с темной лошадкой Хавьером. Свидание продлится до утра и, скорее всего, будет включать в себя всякие гнусности. Настолько страшные, что одна лишь мысль о них обеспечивает человеку место в аду — так утверждают строгие и набожные родственники Габриеля по материнской линии, бабушка и тетка. Тетка, как и подруга Марии-Христины, откликается на имя Соледад, она — шизофреничка и старая дева. Эти необязательные знания Габриель почерпнул из телефонного разговора Марии-Христины и темной лошадки (разговаривали шепотом), но обратиться за уточнениями и разъяснениями к сестре не рискнул. В любом случае из тона Марии-Христины понятно: шизофреничка и старая дева (особенно «старая дева») — это очень плохо. Это — омерзительно. Это — смертный приговор. Мнения почти взрослой Марии-Христины и маленького Габриеля по любому жизненному поводу, как правило, кардинально противоположны, но в случае с теткой-Соледад они зеркально отразились друг в друге:

тетка-Соледад — вселенское зло.

И счастье еще, что она приезжает раз в год — всегда на Страстную неделю, не раньше и не позже, а что бы было, если бы она жила с ними постоянно? Она,

которая считает мать Габриеля — свою сестру — глупой крольчихой. А отца Габриеля — своего зятя, — кроликом-распутником, напрочь позабывшим о Боге. Мария-Христина — племянница, — в глазах тетки-Соледад выглядит начинающей, но весьма перспективной шлюхой, которая закончит жизнь в сточной канаве с перерезанным горлом, а больше всего не повезло Габриелю. Тетка-Соледад вбила себе в голову, что Габриель вечно подглядывает за ней, когда она моется в ванной, и еще — когда она переодевается к завтраку; к тому же юный воришка стянул у нее до конца не использованную зубную нить, разве это не гнусность?

Гнусность— любимое словечко тетки-Соледад, при этом конкретное его значение никогда не расшифровывается. Гнусность разлита в воздухе; она, подобно пыли, тонким слоем лежит на всех предметах; человеческие умы и человеческие языки не генерируют ничего, кроме гнусности. Все, когда-либо написанные книги, — гнусность, телевидение — еще большая гнусность; любовные песенки, звучащие по радио, — гнусность в квадрате. Что уж говорить о собаках и кошках, они бегают по улицам и беспрестанно гадят. Малолетние дети не озабочены ничем другим, кроме как слежкой за срамными поступками взрослых, — вот уж гнусность так гнусность!.. Мужчины наполнены гнусностью по самые кадыки, в женщинах уровень гнусности претерпевает сезонные колебания — от низа живота до ключиц. И лишь вокруг тетки-Соледад существует клочок пространства, свободный от гнусности. Его площадь не больше, чем площадь боксерского ринга, он огорожен канатами из сплетенных друг с другом зубных нитей, по краям вбиты добротные лубовые распятия, и в самом центре, освещенная тысячью прожекторов, облаченная во все белое, стоит она —

Соледад.

На самом деле тетка-Соледад никогда и никому не являлась в белом. Она предпочитает немаркие ткани и не бросающиеся в глаза цвета, все ее платья существенно ниже колен, их рукава скрывают запястья, а воротнички — шею, Габриелю она кажется ведьмой, Марии-Христине — инквизиторшей, охотящейся

на ведьм: и то и другое недалеко от истины. Вместе с ее приездом в фамильном гнезде семейства Габриеля (и без того не слишком веселом) поселяются уныние и тьма. Из-за тетки-Соледад Габриелю никогда не удавалось толком разглядеть бабушку. Бабушка вечно находится в тени своей младшей дочери (тетка-Соледад — младшая, кто бы мог подумать!), она и шагу не может ступить без благословения ведьмы-инквизиторши, Соледад права, будем делать то, что сказала Соледад, — только это и слышишь, когда бабушка все-таки открывает рот. Внуки, старшая дочь и зять нисколько не интересуют бабушку, исчезни они совсем — старуха бы этого даже не заметила, ведь Соледад всегда при ней. Обволакивает своими черными, жирными, похожими на пиявок, волосами: одурманивает запахом свечей и ладана, опутывает дешевыми, покрытыми облупившейся эмалью четками. Все это не просто так,утверждает Мария-Христина, а знаешь, в чем тут дело, недоумок?

— Нет,—

честно признается Габриель, холодея от предчувствия, что сестра расскажет ему нечто выдающееся. Нечто, сравнимое по силе воздействия с историей о том, откуда берутся дети. Прошло уже несколько лет с тех пор, как Мария-Христина раскололась по поводу детей, а Габриель до сих пор под впечатлением.

— Эта шизофреничка Соледад— единственный шанс старухи попасть на небеса. Шизофреничка отмаливает старухин грех, денно и нощно. А если вдруг перестанет отмаливать — тут-то старухе и конец, загремит в ад, как миленькая.

— Грех? — Габриель морщит нос,

пытаясь сообразить, не тот ли это грех, который связан с гнусностью? И со свиданиями Марии-Христины с темной лошадкой (в их преддверии голубая жилка на виске сестры просто-напросто выходит из себя).

Нет, не тот.

Речь идет о грехе убийства, — поясняет Мария-Христина, — когда-то давно бабка убила своего мужа, так-то, недоумок.

— Убила? — От сказанного сестрой у Габриеля начинает страшно колотиться сердце.

— Ага. Зарезала ножом и зарыла, как собаку. И сказала всем, что он уехал в другой город, а потом — в другую страну, а потом и вовсе пропал.

— И ей поверили?

— Конечно. Тем более что Соледад все подтвердила. И наша мать все подтвердила. Жаль, что меня тогда еще не было на свете. Я бы тоже подтвердила.

— Зачем?

— Затем, что все мужчины подлецы. Но ты еще слишком маленький, тебе этого не понять.

Не понять. Как не понять, шутит Мария-Христина или говорит серьезно, она большая мастерица приврать при случае, а на беспокойную жилку на ее виске обращает внимание только Габриель. Надо бы спросить у сестры, относится ли вышесказанное и к темной лошадке , ведь Мария-Христина обычно пускается во все тяжкие, лишь бы очутиться в объятиях Хавьера. Но не Хавьер интересует сейчас Габриеля и не странное, ни на чем не основанное утверждение, что все мужчины — подлецы,а его собственный грех убийства.

Не так давно Габриель расправился с котенком.

Конечно, он был не один — в компании с другими мальчишками. Компания — очень важная составляющая жизни десятилетнего мальчика. И Габриель хотел попасть в нее не меньше, чем Мария-Христина в объятия темной лошадки: ведь до сих пор он был никчемным мечтателем-одиночкой, обреченным выслушивать насмешки сестры и усталые наставления матери (от отца и этого не дождешься, вечно он заслоняется сигарным дымом, вечно он прячется в ящиках иллюзионистов со старых цирковых плакатов!).

Мечтатель-одиночка без единой царапины на локтях, без единой ссадины на коленях — такое положение вещей решительно не устраивает Габриеля, отсюда и компания.

Не слишком-то они подходили Габриелю, эти четверо мальчишек, хотя царапин и ссадин на их телах было предостаточно, а еще — синяки, цыпки и стригущий лишай, а еще — пустоты во рту, остающиеся от то и дело выпадающих молочных зубов. Пустоты во рту — признак взросления. Сигареты (трое из четырех потенциальных друзей Габриеля уже пробовали курить) — тоже признак взросления. У Габриеля есть нечто большее, чем сигареты.