8 несчастий Макса Стоуна

Стигайлов Вадим

– Эм… прости меня… я ведь не знал, ты никогда ничего не говорила и даже намека не давала, что с тобой такое случилось, – теперь и мне захотелось пролить слезы, я не был готов к подобному повороту истории, наверное, никто не был бы.

– Нет, дорогой… это стало только началом…

– То есть? – В моей голове разом перевернулись все мысли, и началось

такое непонимание, как будто вместо мозга в черепной коробке находились какие-то катушки Теслы, которые, пытаясь упорядочить ход мыслей, начали щелкать со скоростью тысяча раз в секунду.

– Отец быстренько сообразил, что надо вызвать скорую и полицию, но именно это и стало ошибкой, как выяснилось позже… те потраченные несколько секунд стали фатальными! Она потеряла слишком много крови, врачи к моменту приезда уже были не в силах помочь, но все-таки положили ее в машину, а мы с отцом сидели рядом… он терял ее, а я наблюдала как в глазах, которые были для меня всем, потихоньку начала угасать жизнь. Она взяла меня за руку… в последний раз… обняла меня… в последний раз, и промолвила, что, несмотря на все трудности, я должна вырасти достойным человеком и не должна позволить «этому недоразумению» сломать меня… – Эми повернулась на заднее сиденье, пытаясь что-то найти. Как выяснилось, это была бутылка виски, которая начала ускоренным темпом опустошаться.

– То есть она умерла у тебя на глазах?

– Хуже… гораздо хуже… она умерла на моих руках, она умерла, прислонившись губами к моей щеке, смотря на меня… с мимолетной радостью в глазах от того, что это она… именно она попала под эту… пулю, – еще на один глоток бурбона опустела бутылка, а Эми, вытирая слезы, закурила.

– А что… как дальше было? – Вот теперь и мне интересно стало, что же было дальше и как все продолжилось.

– А дальше все было хорошо… Нет, не хорошо, наверно… как же смерть матери может быть хорошо, но я не об этом… Первое время, пока отец был в скорби, было печально и плохо, дома царила атмосфера одиночества. Ее не хватало и мне, и отцу. По старой славянской традиции мы завесили все зеркала, и от этого стало все еще более мрачным и… запустелым, я бы сказала, – она понемногу успокаивалась. Давно пережитая рана затягивается и уже кровоточит не так сильно, только если на нее случайно не сыпануть соли… упс, не случайно… целенаправленно.

– Ты славянка? – Странно, конечно, но из всего услышанного это больше всего меня заинтересовало.

– Да, я славянка… еще до моего рождения родители смогли сбежать из Польши… тогда в стране, как они мне говорили, творилось страшное, очень страшное.

– А что там происходило-то? – И снова меня интересовало не то, что нужно было бы, но поделать с собой я, само собой, ничего не мог.

– Отсутствие свободы, притеснение и очень жесткий контроль со стороны СССР. Как они выражались: «нашу страну двумя руками держали за горло и не давали нормально даже вздохнуть», плюс бесконечные репрессии, постоянные разборки за то, кто круче и лучше, и причем не только со стороны власти, но и со стороны обычных людей. Поэтому выбора у них было немного, но они смогли вырваться, – рассказ про те времена, которые она знает только по словам, «разгрузили» ее и это хорошо.

– А еще я помню, как буквально перед смертью мама, за пару месяцев, мы побывали в той самой Польше… и мне там понравилось. Архитектура, уклад жизни. Знаешь… там все такие спокойные, никто никуда не торопится, не спешит… все размеренно… блаженство, и как вариант, останься они бы там, она была бы сейчас жива, – чувства в ее голове перемешались, это было видно. Переворошив прошлое, нельзя не придаться мыслям и переживаниям из категории «а что, если?..» Только вот этих самым «если» нет и не будет.

– Ты думаешь, что это было бы лучше? – С этими словами я съехал с дороги и припарковался возле оборудованной стоянки для дальнобойщиков, которая пустовала, и меня это напрягало, слишком длительное время мы никого не встречали… слишком!

Конец ознакомительного фрагмента.