8. Догонялки
Шрифт:
Парнишка ошарашенно посмотрел в подсунутую под нос грамоту, на валяющуюся в грязи стонущую сестрицу, на мою радостную физиономию и помчался к своей «доброй матушке» в наш сарай. А я поднял Трифену, шлёпнул её игриво по попке, чтобы не «зависала» по дороге, и пошёл за ним следом, весело напевая что-то бардовское:
«Было сестра родимая, Была тебе родимая, А стала мне раба».Можно и у ясеня с тополем не спрашивать — всё на берёзе записано.
Попытки привести попадью
А что говорит по этому поводу наша отечественная мудрость? А она так прямо и заявляет: «Нет хуже зелья, чем баба с похмелья». Что мы и наблюдаем.
Наконец Христодул умчался на поварню за опохмелкой, а я воспользовался моментом и ввёл болезную в курс дела. Точнее — делов, ею понаделанных.
— Слышь ты, дура, ты хоть помнишь — чего вчера сотворила? Как к торку моему пришла, как в постель к нему забралась? Как слугу моего на себя натягивала? Да не тряси ты так головой — последние мозги выскочат. Торк тебя вчера так ублажил, что ты продала и дочку свою, и имение мужа-покойника. Ты хоть помнишь, что мы вчера мужа твоего мёртвого привезли? Ну, хоть что-то. Вот — ты всё его майно и продала. И плату получила, и грамотка на то есть. Видишь?
В полутьме сарая грузная, с опухшим лицом, женщина несколько мгновений тупо вглядывалась в подсунутую под нос бересту, потом, тяжко вздохнув и «пустив ветры», очевидно — от умственного напряжения, начала малоразборчиво возражать:
— Не… Не было такого… Не… Никакой грамотки… не было. Не помню. Книги… торк хотел купить — помню. Грамотки… — не. Ничего я вам не продавала… Ежели хочешь дочку купить — поговорим. Но — после. Не нынче… И серебра… не было. Точно — не… Я б помнила. Про серебро-то. Я-то завсегда… Не. Брешешь ты, малой.
— «Про серебро завсегда»? Сунь руку под платье, курва старая, там, у тебя на животе, монетки лежат, если не свалились.
Не отрывая тяжкого пьяно-тупого взгляда от моего лица, попадья, даже не пытаясь отвернуться от меня или как-то прикрыться, не имея ни сил, ни соображения для совершения такого общественно-полезного действия, сунула руку себе под подол, поводила там по животу, потом, чуть сдвинувшись, вытащила откуда-то из-под бока две небольших беленьких монеты — ногаты. Секунд пять она тупо рассматривала свою находку. Какое-то странное воспоминание проскочило в её затуманенных алкогольным отравлением мозгах, и она, не отрываясь от разглядывания монеток на ладони, запустила под подол вторую руку.
— Что, хозяйка, чисто выбрито? Гладенько? Чувствуешь? Ты только мявкни против меня, как про твою обновку, про плешку эту — всё село узнает. То-то соседи твои повеселятся. А защитить тебя уже некому, муж-то твой — покойником на столе лежит. И что сельчане ваши с тобой, курвой курвущей, драной-пьяной, сделают… За все былые обиды от твоего мужа полученные… Хором на тебе выспятся. Ну, ты их лучше меня знаешь. Давай-давай, грязь хмельная, по-гавкай на меня — до белых мух точно не доживёшь. Дошло?
Стремясь к исполнению дел своих, бывал я часто вынуждаем к использованию людей не по желаниям, но по страхам ихним. Нередко доводилось мне употреблять и страх «стыда» человеческого. В прежней жизни моей сиё называлось «шантаж». Дело сиё состоит из трёх частей: перво-наперво надлежит нужного человека поймать на деянии, кое он почитает для себя стыдным. Или же таковое деяние подстроить. Вторая часть состоит в том, чтобы получить некое тайное, но — надёжное свидетельство об участии надобного человека в сём стыдном деле. Третья же — в уместном угрожании открытия сего тайного свидетельства людям, для интересного человека важным.
Каждая из сих трёх частей имеет свои тонкости, однако же по первости более всего недоумения моё было от второй части. Ибо не мог я уразуметь — как исделать тайное свидетельство. Чтоб и тайное было, и чтоб страдалец отвертеться не мог.
Помятуя о словах убитого мною юноши из Сновянки о безволосости Марьяны Акимовны в разных местах, уяснил я себе, что сиё для здешних жительниц почитается весьма стыдным. Будучи при этом тайным, сокрытым под одеждою. Сим свойством я пользовался не единожды. Для туземцев же дело сиё было новое, неслыханное. Ни в сказках, ни в былинах, ни в Святом Писании о таком не сказано. От чего приходили они в полную растерянность и мне послушание. При всеобщей здешней уверенности в чародействе моём, да в волшбе во всяких волосах человеческих заключённых, вскорости добавились и об брижке моей сказки разные. Отчего страхи их приумножились.
Заскочивший в этот момент в сарай Христодул, поймал большую часть моего монолога. Рот у него открылся, а принесённая страдалице для поправления здоровья кружка пива — наклонилась. Звук бесполезно падающей на землю струйки целительного продукта привлёк внимания женщины. Она откашлялась пересохшим горлом и потребовала:
— Ты… Эта… Давай сюда…
Христодул взорвался: выплеснул женщине в лицо остатки пива из кружки, швырнул в неё саму посудину и кинулся на мать с кулаками и потоком бессвязных ругательств. Некоторое время я задумчиво разглядывал этот процесс «молотьбы» в форме подростковой истерики. Потом сообразил, что описание:
«У ней следы побоев на лице И губы алые как маки»когда оно применяется не к «девушке из Нагасаки», а к попадье из Невестинского прихода, вызовет у пейзан дополнительный интерес, который мне не нужен. Пришлось хватать Христодула за шиворот и выкидывать в сторону.
— Как ты только что о сестре своей мне говорил? «Это наше дело, семейное»? Мы уйдём — займёшься тогда своей… домашней педагогикой. А пока помоги барахло вытащить.
Замороченный, взбешённый, скрипящий зубами Христодул был припряжён к процессу спешной погрузки.
Я бы, конечно, всё, что есть, из дома покойного отца Геннадия вынес: «жаба» — неотъемлемая часть моего виденья мира. Особенно здесь, где купить по интернету — не получится в принципе. Но лодочка у нас маленькая. Знал бы «прикуп» — «кошёлку» взял. А так… Прикупить-то прикупил, а сложить всё — некуда. Как бы с перегрузом не навернуться.
Селяне, наблюдая за процессом «убытия труповозки взад», проявляли естественный интерес. Который я радостно удовлетворял:
— Купил я. Вдове-то теперь всякое божественное — без надобности, ей-то обедню не служить. И грамотка есть. Вот она. И послухи прописаны. И заплачено всё. А как же — сразу за всё заплатил. Серебром, конечно, ногатами.