8. Догонялки
Шрифт:
— А чего там у вас слыхать? Как там твои кирпичи лепятся?
Умная женщина. «Старика расспрашивай о здоровье, женщину — о детях, мужчину — о его делах». Азбука тактики построения диалога, вызывающего положительные эмоции у собеседника.
— Кирпичи — лепятся. А головы — валятся. Фанг только что, по моему приказу, сломал шею старшему из голядин.
Я изложил Маре сюжет сегодняшней казни на Пердуновском подворье. Марана перестала улыбаться, но старательно помалкивала, делая вид, что всё это дерьмо, в котором я оказался, её не касается.
— А теперь, Мара, я хочу узнать, что там было на самом деле.
— Волчонок, тебе ж девка всё сказала,
— Марана! Сколько ещё ты будешь меня за придурка держать! Мы ж с тобой вроде договорились — по честному.
— А я что? Я ж там не была… А ты? Ты сам-то! Какое — по честному! Печка не сложена! Зельев нет! Девку грамотную забрал! Амбары эти…
— Кончай ныть-крохоборничать. На Кудряшка становишься похожей. По делу. Что там было?
Я люблю рассматривать Марану. Это зрелище не для слабонервных, так что каждый раз у меня появляется некоторая внутренняя гордость:
— А — вот. А я — могу.
Но когда она пребывает в столь глубокой задумчивости, когда оба её глаза — и вертикальный, и нормальный — полуприкрыты, а по лицу прокатываются волны неконтролируемых её сознанием гримас… Мда… Когда всё это закончиться — моя гордость будет сильнее обычного.
Мара вдруг спрыгнула со своего довольно высокого сидения и быстро пробежала в противоположный угол поварни. Когда она перемещается на своих чудовищно, неестественно вывернутых ногах… Какое-то гигантское насекомое стремительно прыгает на копытцах-пуантах, сметает всё вокруг ненормально широкой юбкой и вдруг замирает. Поднятый ветерок успокаивается, но чувство смертельной угрозы не исчезает. Стремительность и неестественность дают в сумме опасность. Или — в произведении?
— Ты сам в этом виноват! Это твоя вина!
Здрасьте. Девка прирезала юнца, а вина — моя. Даже я на Фанга наезжал более обоснованно. Не, Марана, я — где, а они — где? Что-то ты не…
— Что глядишь? Ты вспомни-то тот день, когда ты гречанку свою вызволял. А, волчонок? У Елицы душа и так-то… покарябана да на сторону скрючена. А тогда… Она ж сперва до смерти, до рвоты перепугалась, когда её эти… людоловы схватить пробовали. Потом — когда ты её подружку выручать идти не хотел. Не хотел, не хотел. Девка-то мне всё по-рассказывала. Потом ты её в мужское платье одел. В первый раз в жизни. Ей это… Да любой девке такое — вспоминать надолго хватит. Потом она чуть не утонула, перед вами раздеваться пришлось, косу расплетать. Да у иной бабы и за всю жизнь такого позора не бывает! А дальше ты её, считай, в бой послал. От первого боя и взрослые мужи слезьмя ревут и к мамке просятся! А тут… её, одну, голую, перед ворогами оружными, злыми, чужедальними… плясать заставил. Да любая бы — в сопли растеклась! Белугой бы выла, ручками-ножками сучила. Она же через себя, через всю душу свою, через все страхи — тебя ради перешагнула. В узел всё своё естество завязала да в кулачок зажала. А ты? Ты хоть доброе слово ей сказал? Хоть похвалил как, прикрасу бы какую, подарочек за труды её? Хоть бы по головке погладил. А ты… Там ведь и твоя голова под мечом лежала. Чурбан берёзовый.
Мда… Крыть нечем. Как сказал Наполеон: «Только правда — оскорбительна». Но это ж не по-нашему! Не по ГГуйскому! Это ж нас, очень ГГуёвых мужиков, принцессы должны… «одаривать благодарностью». А если ГГуиня — то принцы. А благодарить служанку, рабыню… за исполнение моих команд… за исполнение корявое и с взвизгами… Это её должностная обязанность! Она за это деньги получает! Ну, не получает — рабыни не на зарплате. Но всё равно — скотинка двуногая, «орудие говорящее». А что, Ванюша, ты собаку за добрую службу по ушам не потреплешь, кусок повкуснее не подкинешь? А тут… хомосапиенка. Хоть бы кумачку кусочек.
Не, можно, конечно: «пальцы — веером, зубы — шифером»… И морду — кирпичом. Я-де, не хрен собачий, а «пришелец из будущего». Во мне куча всякого-разного научно-технического и социально-морального… прогресса. Как-бы мудрость, где-то тысячелетия. И вы тут все, по мановению пальчика моего… Но туземцам весь этот попадуйский трындёж… «как пришелец, так и ушелец».
Можно и по-туземному: я — Иван, почти боярский сын. Тут, конечно, «Святая Русь». И такое же население. Но… это ж люди! Которые, конечно, разных сословий и состояний бывают. Но остаются всё той же бесшёрстной обезьяной… Хоть бы блестяшку какую… А я так глупо… Но-но! Не надо всё на меня, помахивай там…
— И Елица от моей неблагодарности воткнула нож голядине в горло? Так, что ли?
— Дур-р-рак ты, волчонок. То, вроде, смысл какой имеешь, а то… Ты дальше-то вспоминай. Елица с Трифеной встретилися. Обнялись подруженьки, поплакали. И тут ты явился. Елицу из тепла, от души близкой… — долой. А подруженька-то, изменщица, и сама рада. И все муки-страхи, Елицой пережитые — всё попусту. И тебе не надоть, и подружке закадычной… так это. А вот что у тебя уд крепкий да ручонки жадные… враз и дружба, и смелость — будто не были. Была подруженька — и не стало. Сколько волнений пережито, да бед вытерплено, да трудов сделано, а как кончилось надобность… «Коли нужен — сарафан пригожается, а прошла нужда — по подлавью валяется».
Да уж. Я там в себя приходил да любовным утехам предавался, а в двух шагах геройская девка обидой да тоской-печалью мучилась. Коряво как-то у меня получилось. Глупо, грубо и неблагодарно. Стыдновато… Но.
— Мара, ты не ответила. Почему девка убила парня?
— Почему-почему… Потому. Она парней боится. А ты в один день ей столько страхов всунул, сколько у неё и с рождения не было. А напоследок заставил голой к чужим мужикам идти, всякие срамности перед ними выплясывать. И что вышло-то? Она себя переломила, она по твоему сделала, да и поняла: в ей власть есть. Власть над мужиками. Тут покрутила, там повертела, а он встал да и пошёл. И долг свой сторожевой забыл, и товарища бросил. Как бычок на верёвочке.
— И она решила проверить свою власть над этим парнем?
— А ты чего ждал? Она-то после всех страхов ваших только одну прибыль и получила: вот это, тобой ставленное научение. И чтоб не проверить, не попробовать?! Ну, знаешь, «нашему уроду все не в угоду».
«Если сам вам шпаги дал Как могу остановить я В грудь влетающий металл Кровопролитье, кровопролитье».Мушкетёрка… А что мы втроём вокруг неё в темноте сидели, пока она выплясывала? Что того мокшу только Сухановская рогатина остановила? Не подумала.
Хотя она и сама, когда её повязать пытались, от одного-то отбилась. А тут, вроде, свой же, был больным, лежачим, выглядел слабым. Не рассчитала, заигралась… Насмерть.
Дать ребёнку в руки пистолет, и чтобы он не попробовал «а громко ли бабахнет?»… Ей же 13 лет. Я постоянно об этом здесь забываю. Я и сам-то ростом не велик. Вот и кажется, что и все, выглядящие моими сверстниками, такие же, как я сам. Да, здесь полно тринадцатилетних замужних женщин. Есть уже и детные. Но сами-то они ещё дети…