80 лет форы
Шрифт:
— Терентий, вот слушаю я тебя и удивляюсь. И как ты майором стал? Тебе ж в «Правде» четко написали: развитие Союза — это мирное и поступательное построение процветающего и справедливого общества. А Армия и Флот — это только если капиталистам захочется получить в зубы.
— Ну, в «Правде» много всего пишут, — глубокомысленно произнес Шимазин, — всего и не поймешь сразу.
— Ага, конечно.
— Товарищ майор! — Разговор двух друзей прервало появление теперь уже прапорщика Охлопкова. Якут, появившись словно из ниоткуда, вытянулся перед комбатом.
— Привет,
— Да вот, вас в штаб вызывают. Говорят, что срочно. Я уже и машину приготовил.
— Ладно, побежал я, Терентий. Увидимся еще.
Смотря вслед удаляющемуся комбату, Шимазин вдруг обратил внимание на то, как сильно изменился его друг за последний год. Поседевшие волосы, шрам на виске, отстраненный взгляд… Почему-то раньше это не бросалось в глаза.
«Точно, ему баба нужна. А то, чувствую, будет нехорошо. Очень нехорошо». — Мысль, мелькнувшая в голове майора, на некоторое время заслонила собою мелкие повседневные проблемы…
Некоторое время спустя слегка удивленный майор Васильев покидал штаб. Отправив на вокзал Охлопкова с донесением об отмене погрузки полка, офицер раздумывал о происходящем. Неожиданная задержка переброски их дивизии удивляла. С другой стороны, вполне возможно, что какую-то другую часть решили передвинуть пораньше. Или еще что-нибудь в этом духе.
Возвращаться назад в расположение батальона Леониду решительно не хотелось. Хотелось просто побыть одному и ни о чем не думать. Тем более что до завтрашнего дня делать было совершенно нечего, и перед майором вставал вопрос о собственном времяпрепровождении.
Решив прогуляться, Васильев неторопливо отправился вниз по улице, любуясь освещенным заходящим солнцем городом.
Размышляющий о смысле жизни офицер даже не заметил, как стемнело. Решив, что пора возвращаться в полк, Леонид вдруг осознал, что оказался в незнакомой ему части Арнема. Людей, у которых можно было бы спросить дорогу, на темной улице не наблюдалось, и майор попросту развернулся, отправившись назад той же дорогой, что он и пришел.
Вдруг на Васильева накатило чувство тревоги. Учитывая, что обостренная войной интуиция уже не раз спасала офицеру жизнь, тот максимально сосредоточился, пытаясь понять, где именно находится источник угрозы. Однако все попытки определить опасность оказались тщетны, отчего тревога усиливалась буквально с каждым шагом.
Расстегнув кобуру, майор ускорил шаг.
Неожиданно откуда-то из темного переулка, примыкавшего к улице, до Леонида донеслись едва слышные звуки борьбы.
Вытащив ТТ и пожалев, что при себе у него нету ни ППШ, ни ППС, ни новомодного АК, майор осторожно приблизился к повороту, в каждую секунду ожидая ловушки или еще чего-нибудь в этом роде.
Увидев разворачивающееся в глухом переулке действие, Васильев остановился, представляя, сколько объяснений ему предстоит.
В грязном тупике, образованном несколькими домами, пьяный немецкий офицер пытался решить непростую задачу — удерживая девочку-подростка и одновременно зажимая ей рот одной
— Хенде хох! — Известная фраза была произнесена майором ледяным тоном, ясно дающим понять, что будет с неподчинившимся.
Немец повернул голову и удивленно уставился на Леонида. Несколько секунд спустя он наконец разобрал в полутьме переулка, что перед ним стоит советский офицер. Девочка, до того бившаяся в руках насильника, затихла, с надеждой смотря огромными глазами на своего спасителя.
— Ру… руссиш швайн? — пьяно осведомился немец, оттолкнув подростка и потянувшись к кобуре.
— Хенде хох, мразь. — Последнее предупреждение никак не подействовало на насильника, попытавшегося выхватить пистолет.
Грохнувший выстрел нарисовал на лбу немца аккуратную дырочку. Подойдя к телу, Васильев выстрелил еще раз, вымещая на нем свою накопившуюся за прошлый год злобу за погибших товарищей.
Повернувшись к испуганно сжавшейся девочке, Леонид улыбнулся и максимально спокойным голосом сказал:
— Все хорошо, не волнуйся, тебя больше никто не обидит. — После чего протянул руку.
Прижимаясь к стенке, девочка робко вышла из темного угла, обходя тело. Васильев тем временем наконец рассмотрел спасенную, поняв, почему немец к ней полез. Девочка, несмотря на то что ее возраст составлял лет тринадцать-четырнадцать, была очень красива. Черные волосы, большие глаза, точеная фигурка. Через несколько лет это будет действительно прекрасная девушка.
— Я — майор Леонид Васильев. — Голландского советский офицер не знал и попробовал представиться древнейшим методом, попросту ткнув в себя рукой.
— Леонид, — повторил он, наблюдая за реакцией девушки.
— Одри, — тихо ответила та, косясь на тело в серой форме. — Одри Ван Хеемстра.
— Какие у вас, голландцев, однако, имена. — Васильев улыбнулся еще раз. Заметив, что девушку бьет непрекращающаяся дрожь, он вспомнил, что где-то у него должен быть шоколад. Наконец, найдя остатки плитки, Леонид протянул их Одри, действуя медленно, чтобы не пугать ее лишний раз.
Та неуверенно покачала головой. Но, подбадриваемая советским офицером, все же взяла кусочек.
Вдалеке послышался топот — видимо, одному из патрулей все же сообщили о выстреле.
На счастье Васильева, примчавшиеся солдаты были из советского контингента. Быстро объяснив им произошедшее, майор услышал, что это не первый случай за последнюю пару дней. Пообещав наведаться в комендатуру с утра, Леонид вернулся к напряженно стоящей девушке.
Подойдя к Одри, Васильев прикинул, что ее надо бы отвести домой, но он понятия не имел, как ее об этом спросить — голландские разговорники им еще не выдали, а знания иностранных языков Леонида ограничивались слабым английским и несколькими фразами на немецком…