80 лет. Жизнь продолжается
Шрифт:
На первом курсе философского факультета были не только гуманитарные дисциплины, но и математика, физика, иностранный язык. И хотя в школе и в техникуме я изучал немецкий язык, тем не менее меня привлек английский язык. Конечно, на фоне студентов, ранее изучавших английский язык в школе, мое постижение английского было трудным, тем не менее к третьему курсу я стал читать и конспектировать зарубежные книги. Что касается математики, то все было хорошо. В конце первого курса я сдавал экзамен по математике, но оказалось, существовала одна проблема, не связанная со знанием. Преподаватель математики не любил, когда молодые люди носили бороду. Именно в то время я начал отращивать бороду, и преподаватель на лекциях негативно относился ко мне, считая, что «бородачи» могут не сдать экзамен по математике. Многие студенты говорили, чтобы я сбрил бороду до экзаменов, а то можно вылететь из университета. Но почему-то у меня возник протест против самодурства преподавателя, в результате чего я пришел на экзамен с бородой. Преподаватель
Сдав экзамены за первый курс, я поехал в Москву, для того чтобы узнать о переводе в МГИМО, о чем мечтал. Но когда я узнал о дисциплинах и той несвободе, на которую обрекают студентов в данном вузе, я понял, что изучение знаний на философском факультете ЛГУ, где во время «оттепели» царят свобода и демократия, дает больший простор для дальнейшей жизни, включая профессиональную деятельность.
Итак, я остался на философском факультете ЛГУ, черпая знания не только по программе, но и выходя далеко за ее рамки. Я ходил на специализированный курс по социологии личности, который вел молодой профессор философии И. Кон для всего университета сначала в большой аудитории исторического факультета, а затем в актовом зале университета, поскольку приходили студенты с разных факультетов, включая физиков, математиков, биологов. Одно время я посещал лекции на биологическом факультете, особенно связанные с генетикой и евгеникой. Был на докладе члена-корреспондента Академии наук СССР Б. Ананьева «Место человека в современной науке» и даже задавал ему трудные вопросы. Посещал лекцию профессора Сорбонского университета (Франция) Г. Беловаля, посвященную понятию мира и природы в философии XVII – XVIII вв. Был на литературном вечере Л. Гительмана, где он рассказывал о Бертольте Брехте. На втором и третьем курсах после лекций я посещал библиотеки, сперва на историческом факультете, затем общую библиотеку университета, а потом, когда необходимых книг не хватало, добился разрешения на прочтение книг в библиотеке общественных наук.
В лекциях спецкурса «Социология личности» И. Кона я узнал о З. Фрейде, о котором ничего не слышал ранее. Сейчас, когда пишутся эти строки, я нашел свои старые записи 13 лекций И. Кона, которые он читал в октябре – декабре 1966 года. Во второй лекции он уделил внимание теории структуры личности по З. Фрейду, сказав, что Фрейд разработал метод психоанализа, имел ряд заслуг в науке и сама постановка вопроса о значении бессознательного в психике человека имела большое значение. И хотя И. Кон высказал ряд критических замечаний по теории Фрейда, тем не менее я обратил особое внимание на данные сюжеты. Поскольку психоанализ в нашей стране был вроде бы запрещен, то у меня пробудился интерес познакомиться с психоаналитическими идеями, поскольку запретный плод всегда сладок. В библиотеке исторического факультета нашлись книги З. Фрейда, изданные в нашей стране в 20-х годах прошлого столетия. В других библиотеках были книги Э. Фромма на английском языке, на которые я обратил внимание после прослушивания лекций И. Кона, где он сослался на неофрейдистов. К тому же я был на лекциях Э. Соколова о неофрейдизме, где Э. Фромму уделялось основное внимание. Поэтому я не только читал эти книги, но и переписывал цитаты и выдержки З. Фрейда, Э. Фромма в тетрадь, позднее используя их при написании диплома.
Начиная со второго курса я досрочно сдавал некоторые экзамены, для того чтобы в Новый год и летом подольше бывать дома в Боровичах, встретиться с Ирой. В апреле и мае я загорал у Петропавловской крепости, которая была недалеко от общежития. Там я готовился к зачетам и экзаменам. Как ни странно, но замдекана шла мне навстречу, хотя части студентов не разрешалось досрочно сдавать экзамены.
На третьем курсе я и двое студентов решили провести летнее время в Крыму. Мы работали месяц на пивзаводе, чтобы накопить деньги для поездки и отдыха в Крыму. Поехали на поезде до Севастополя. Для экономии взяли два билета на троих, в результате чего спали в поезде по очереди. В Севастополе переночевали в каком-то общежитии. Побродили по городу, искупались в Херсонесе. Дошли до Байдарских ворот, а затем пошли пешком в поисках места отдыха. Нам понравилось в Кастрополе, где мы расположились в палатке в горах, поскольку пограничники следили, чтобы отдыхающие не останавливались у моря на ночь. Так мы провели месяц в Кастрополе, готовили пищу у костра и загорали днем на море, спускаясь с гор. Когда уезжали в Ленинград, закопали бутылку с письмом в горах, надеясь, что позднее кто-нибудь из нас вернется в Кастрополь.
Трое студентов в Севастополе
Я и
На камне в море (Кастрополь), 1967 г.
Прыжок в море (Кастрополь), 1967 г.
Помню, что поездка в Крым (железнодорожные билеты, еда и прочее) обошлась каждому из нас в 100–120 рублей. Позднее, через три года, я один поехал в Кастрополь, откопал бутылку, прочитал записку, написал новую и закопал в землю. Тогда я снимал комнату в горах. Красота! Спускался к морю и весь день загорал.
В Ленинграде я продолжал усиленно заниматься. По некоторым предметам ходил в группу на год раньше или самостоятельно готовился, чтобы сдать экзамен. Во всяком случае, будучи студентом четвертого года, я сдал все экзамены, кроме выпускного. Передо мною стояла проблема или закончить философский факультет на год раньше, или целый год посвятить изучению тех проблем, которые меня интересовали. Я выбрал второй вариант, тем более что участвовал в студенческой конференции в киевском университете, на философском факультете МГУ и в институте марксизма-ленинизма в Москве, где выступал с докладами.
На философском факультете МГУ познакомился с профессором И. Нарским, с которым мы обсуждали возможность стажировки в московском университете. Через некоторое время И. Нарский прислал приглашение на стажировку, и я оформил стажировку на восемь месяцев в МГУ. Мне дали даже подъёмные деньги, которые были использованы в Москве для приобретения югославской пишущей машинки «Эврика», которая была дефицитом не только для студентов, но и для преподавателей разных вузов.
Осенью 1968 года я поехал на стажировку на философский факультет МГУ. Получил общежитие на Ленинских горах, познакомился со студентами, с которыми жил в одной комнате. Однако моя стажировка на философском факультете длилась недолго, всего полтора месяца. В деканате не знали, что со мной делать, поскольку оказалось, что у меня сданы все экзамены за пятый курс. Увы, но по сравнению с ЛГУ философский факультет МГУ оказался более консервативным, в результате чего деканат предложил мне прервать стажировку из-за невозможности контролировать такого студента. Общежития на Ленинских горах я лишился, хотя около месяца пытался проскочить мимо охраны, поскольку койка в комнате пустовала.
Работа на пишущей машинке «Эврика», которую приобрел на выданные мне деньги для командировки в Москву, будучи студентом ЛГУ
В общежитии ЛГУ на Мытнинской набережной
Потом я переехал в Солнечногорск к моей тете Людмиле. Она жила вместе с дочерью Галиной, которая окончила горно-керамический техникум в Боровичах, вернулась в Солнечногорск и вышла замуж за офицера. В однокомнатной квартире мы все помещались, тем более что я останавливался у них только на ночь. Утром на электричке я ехал в Москву, в девять часов уже был в библиотеке им. Ленина, где читал и конспектировал книги, необходимые для написания диплома, до десяти вечера, а потом ехал электричкой в Солнечногорск. Так проходила моя стажировка в Москве, пока она не закончилась, и я возвратился на философский факультет ЛГУ.
В оставшееся время до выпускных экзаменов в общежитии я печатал текст для диплома на машинке «Эврика». Моим научным руководителем была З. Мелещенко, старейший преподаватель на кафедре истории философии, доктор философских наук. В течение ряда лет несколько студентов ходили к ней в гости, где мы обсуждали не только профессиональные, но и житейские проблемы. В качестве диплома я выбрал тему «Проблема отчуждения в современной американской философии и социологии». В то время ученые интересовались проблемой отчуждения, писали статьи, обсуждали на конференциях все, что было связано с данным феноменом. В качестве научного руководителя я выбрал З. Мелещенко, поскольку она была хорошим, чутким человеком. Понятно, что, занимаясь историей философии, она не интересовалась проблемой отчуждения. Но на стажировке я прочитал много книг и статей по данной проблеме и мог самостоятельно написать диплом. Поэтому З. Мелещенко любезно согласилась быть формально моим научным руководителем.
В январе 1969 года на зимних каникулах я был в Боровичах у мамы и бабушки. К сожалению, бабушка была больна, ее разбил паралич, и она лежала в кровати. В тот день, когда я уезжал в Ленинград, бабушка держала мою руку в своей, долго не отпускала и вложила золотую монету царского происхождения. Через несколько дней она умерла.
Я продолжал исследовательскую работу. В частности, на последнем курсе философского факультета ЛГУ появилась моя первая статья, отражающая выступление на студенческой конференции МГУ (Проблема отчуждения в ранних работах К. Маркса. В сб.: К 150-летию со дня рождения К. Маркса. М.: МГУ, 1969).