9 часов над Атлантикой
Шрифт:
– Ayudame! Помогите! – ору во всю глотку.
Женщина в форме, до этого стоявшая в добрых двадцати метрах от меня – служитель аэропортного порядка – уже через секунду подбегает ко мне.
– Извините, Вы говорите по-английски? – вопрошаю её.
– Да, – отвечает.
– У меня заканчивается посадка. Я задержалась на регистрации багажа, там сбой автомата печати стикеров…
– Я знаю. Какой у Вас рейс?
Сую ей в руки посадочный.
– Посадочный распечатали? – спрашивает удивлённо.
– Да, багажный не получилось.
– Странно, – удивляется.
Взглянув на время моего вылета, кивает, и говорит:
– Пройдёмте со мной.
И вот так, с личным сопровождением, я добираюсь до самого досмотра. Прохожу его быстро – на мне только моя юбка, футболка, балетки и многострадальная сумка цвета ультрамарин. Ну и в руках сиреневые босоножки, конечно.
Дальше бегу со скоростью света мимо всех призывно светящихся дьюти-фри, ресторанов, автоматов, дважды запутавшись в указателях и даже не задержавшись у заманчивой двери в туалет. Когда прибегаю к своим воротам, к стойке уже выстроилась длиннющая очередь, а в руках бортпроводницы табличка:
«Рейс задерживается»
– Чёрт!
Даже не заметила, как выскочило. И громко, наверное, получилось, потому что люди в очереди – мои будущие соседи по самолёту – дружно оборачиваются в поисках источника этого самого «Чёрт». Девушку в воздушной ментоловой юбке из такой же ткани, какую используют для фаты новобрачной, им сложно заподозрить в преступлении, поэтому они сразу теряют ко мне интерес. Все, кроме одного лица в странных, отсвечивающих голубым очках.
Он только подходит к очереди с вопросом:
– Вы последняя?
– Я, – киваю в недоумении.
Как он тут оказался, почему подошёл с другой стороны?
И сразу вслед за ним к нашему собранию подгребает коллектив арабских мамаш с детьми и сикх в бирюзовой шапке.
Как они… все здесь?! Я стискиваю зубы и прикрываю на мгновение глаза, потому что от понимания меня бросает в жар – их провели вначале на регистрацию, а затем и на досмотр каким-то иным, экстренным путём. И если бы я послушала толстушку и осталась, а не рванула сюда, мой чемодан уже грузили бы на самолёт…
Стараюсь не скрипеть слишком громко зубами, но, очевидно, на моём лице чересчур красноречиво написаны все мои мысли, потому что вид у сноба в очках ну очень триумфальный. Он не улыбается и ничего не говорит, но от его немого стёба мне кажется, я оглохну. И у меня шевелятся на голове волосы, и грудь ходит ходуном.
– Что уставился? – говорю ему, и даже выходит вполне спокойно.
– Вы стоите передо мной, куда ещё мне смотреть?
– Можем поменяться местами, идите вперёд. Это поможет?
Он смотрит в упор и, сволочь, не может сдержать улыбки:
– Вы просто сами отвернитесь, и это, я думаю, решит Вашу проблему.
– Мою проблему?
– Конечно.
И он включает свой айпад или что у него там, в очках загорается заставка – чьё-то фото, в голубом отражении точно не разобрать.
Я отворачиваюсь. И чувствую его взгляд в мою спину. Да я прямо ощущаю его на своих лопатках, потом макушке, потом на своей заднице и ногах.
Резко разворачиваюсь – он смотрит в планшет. Но в отражении очков ничего не мелькает.
Вспыхиваю и шумно дышу носом. Он поднимает голову:
– Что?
– Хватит пялиться на мою задницу!
– Извините, но, боюсь, я не так заинтересован, как Вам хочется.
Снова прозрачная улыбочка – такая, которой по факту нет, но ты всё равно, блин, понимаешь, что она есть!
– А как? – спрашиваю.
И вот теперь он улыбается по-настоящему:
– Как в человеке, стоящем передо мной в очереди. Я после Вас. И Вы мой ориентир в этом отрезке времени.
– Ориентир?
Я морщусь. Он становится серьёзным. И ничего не отвечает. И мне приходится отвернуться, потому что ставить людей на место у меня выходит куда как лучше, чем понимать.
В этот момент, толпа начинает двигаться – посадку всё-таки открыли. Я иду за ней и стараюсь не прислушиваться к ощущениям в районе своей поясницы, сосредоточившись на разглядывании других людей. И вдруг слышу:
– Легко запомнить и выделить в толпе человека, окрестившего тебя «козлом».
И вот теперь я… Краснею? Серьёзно? Когда это случалось со мной в последний раз? В средней школе? До того, как умерла мама?
Внезапно мои глаза замечают в толпе кое-что поинтереснее – леопардовый костюм. И чёрная шляпа на месте и шарф в тон ей – всё как у «прекрасной сволочи», угнавшей моё такси.
Я не знаю, была ли настолько темпераментной всегда, или это жизнь так пошатнула мою нервную систему, но, я думаю, мой сноб не успел и глазом моргнуть, как меня перед его носом не стало – моё негодование переместило точку приложения:
– Ах ты, сука… – выдыхаю…
– Не поняла? – и по тембру её голоса мой аналитический мозг мгновенно даёт заключение: она «та ещё сука».
Мои руки упёрты в бока, ненависть достигла точки кипения и нашла, наконец, справедливый объект для своего стравливания:
– Как, – спрашиваю, подняв брови, – доехала хорошо? А главное, вовремя успела?
– Извините, но я всё ещё Вас не понимаю. Может, объясните, что Вам от меня нужно?
– Узнать, как самочувствие у того, кто украл моё такси. Всё ли в порядке? Успела ли, куда торопилась? Все ли дела переделала?
Она сжимает губы. Вишнёвая помада намазана на них сильно от души и через край. На пальцах кольца, одно из них – обручальное. Костлявая грудь обтянута стареющей поджаренной то ли в солярии, то ли на испанских пляжах коже. В ушах серьги, судя по блеску – бриллианты, причём на караты муж не скупился.