9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9
Шрифт:
Клинч действительно не играл в бирюльки, а вел допрос в кубе [58] по всем правилам. Сена, который был уже слегка расколдован и хотел проанализировать что-нибудь несложное, привязали к стулу в углу.
Подозреваемый Распределительный Колпак находился посередине, прикованный к табурету учительским заклинанием Сидите-сидите.
– Я тебя порву! – орал майор прямо в макушку Колпаку. – На портянки пущу! Кто твои сообщники?
Подследственная шляпа морщилась. Битый час ей в макушку светил большой злосвет, который принимал все оскорбления Клинча на свой счет
– Я же сказал, нет у меня никаких сообщников, есть друзья, но они за дверью Миров.
– Где конкретно? Адреса, пароли, явки!
– Да отстаньте вы от меня, – вяло отбивался Колпак. – Вот чума на мою голову…
– Не чума! – не согласился Клинч. – А чума, холера и атипичная пневмония! [59] Ладно, попробуем по-другому. С каким заданием вы проникли на территорию нашего мира?
– Да не проникал я! Лежал себе на полке в магазине в XV веке, никого не трогал. А тут шум, гам, тарарам. Врывается толпа дураков здоровых. Самый главный орет: «Хватай, сынки, что под руку попадется! Шапки! Отлично! Мы их шапками закидаем!»
Аесли заметил, что рассказ как-то странно действует на завхоза: чем больше распалялся Колпак, тем смущеннее становился Клинч. «Закон сохранения наглости, – подумал мальчик. – А вот подойду сейчас к шляпе да ка-а-ак тресну! Спокойно, Сен, спокойно. Давай досчитаем до десяти. Чтобы считать дольше, будем использовать десятичные дроби».
А Колпак тем временем входил в раж:
– Ну, сынки и похватали! И меня схватили. И швырнули в какую-то мохнатую мерзость! И вот я лежу и чувствую: могу повелевать человеческими судьбами.
Ректор, который на все это мероприятие смотрел с отвращением, наклонился к Сену и прошептал:
– Похоже, наш друг принял на себя хочугу Всевластия.
– Вы представить себе не можете, – в голосе подследственного зазвучали слезы, – каково это: уметь повелевать людьми и оставаться при этом шляпой! И повелевать только на глазах всего педсовета и только кому на какой факультет пойти! Как будто они не все одинаковые! Найти бы мне этого мордоворота, этого гада, этого солдафона…
Злосвет вспыхнул ярче обычного, громко хлопнул и погас.
– Включите свет! – занервничала шляпа. – Ваш завхоз ненормальный со мной что-нибудь совершит!
– Не надо, – засопел майор, – не совершу. Потому как мой батя уже совершил. Это он с ребятами в магазине был. Хочуги тогда первый раз прорвались. Хорошо оказался рядом магазин этот шапочный, а то случилась бы беда.
«Беда, точно, – согласился Сен, – три целых тридцать четыре сотых. Три целых тридцать пять сотых…»
– Ладно, проехали, – сказал Колпак. – Сын за отца, внучка за бабку, дедка за репку не отвечают. Принцип. Сам подслушал.
«…Четыре целых семьдесят одна сотая. Как интересно. Четыре целых семьдесят две сотых. А здесь есть о чем подумать логически. Четыре целых семьдесят три… Что-то я устал».
На этой мысли юный аналитик энергично закрыл глаза и решительно захрапел.
Небо над Первертсом
В опустевшем небе над Школой волшебства одинокая тень методично нарезала круги, горки, бочки и другие замысловатые фигуры высшего пилотажа. Это филин Филимон избавлялся от гаттеровской наволочки.
Наконец наволочка
«Порри, Порри, – думал он. – Умен, нет слов, очень умен, но иногда дурак дураком. Система эхолокации, чтобы летать в темноте! Это ж надо! Ладно, пусть только поставит мне динамик, скажу, чтобы не выделывался, а просто ввинтил мне в лоб фару».
Перекресток Семи Коридоров
– Разве ваш Гаргантюа такое может? – приговаривал Каменный Философ, раскладывая перед собой маленькие симпатичные тортики.
Это была его единственная страсть и единственное развлечение. Всего один раз в году, в ночь на 1 мая, ему дозволялось готовить эти замечательные тортики. И разрешалось только лишь потому, что после Вальпургиевых шабаша и мальчишника все отсыпались, и редко кто обращал внимание на кулинарные изыски Каменного Философа.
Даже сегодня, несмотря на то, что праздник состоялся в пределах школы, тортики остались нетронутыми.
– Ничего, – шептал талисман Первертса, – в следующий раз еще что-нибудь придумаю.
Подвиг № 2 Клин Клинчем вышибают
Повторенье – мать ученья,
Повторенье – мать ученья,
Повторенье – мать ученья.
Из книги Песталоцци-Песталоцци младшего «Повторенье – мать ученья»
Тяжело в ученье – иди служить.
Надпись на военкомате времен Екатерины Великой
Урок истории
Школа волшебства Первертс понемногу приходила в себя после событий Вальпургиевой ночи.
На радостях, что все так хорошо закончилось, ректор Лужж простил всех, из-за кого все так плохо началось. Те в долгу не остались. Порри Гаттер наколдовал (а частично спаял) для Гаргантюа годовой запас чайников. Завхоз майор Клинч лично, вот этими вот самыми руками, залатал крышу Главного корпуса. Распределительный Колпак подал в отставку с должности Распределительного Колпака, немного испортив финал трогательной сцены расставания воплями: «Свободен! Свободен!» Развнедел добровольно отказался от обеда.
Понемногу приходил в себя и герой праздника Сен Аесли, временно изолированный в Медицинской башне, где ректор проводил с ним сеансы колдотерапии. Сеансы помогали, но ненадолго: через пару часов поступки Аесли начинали опережать мысли, и его снова приходилось пристегивать к кровати.
Тогда мадам Камфри включила в курс лечения травяные ванны. Это позволило Аесли стать не таким безрассудно решительным, хотя и остро пахнущим валерьянкой. Внезапно выяснилось, что в Первертсе огромное количество кошек, и все они горят желанием лично засвидетельствовать свои любовь и почтение Сену. Даже приобретенная решительность не выручила мальчика, когда его принялись вылизывать и обмяукивать десятки шершавых языков. Положение спас волшебный Кисер, который появился в разгар кошачьих нежностей, одним мощным вдохом втянул в себя весь чарующий аромат, взбодрился и, очень довольный, улетучился в зигзагообразном направлении.