9. Волчата

Бирюк В.

Татищев пишет: «по снисканию бо его (Андрея Боголюбского) даде ему Бог мастеров для строения оного из умных земель»; «по оставшему во Владимире строению, а паче по вратам градским, видно, что Архитект достаточный был… Мастеры же присланы были от Императора Фридерика Перваго (Барбароссы), с которым Андрей в дружбе был».

Пока в Киеве меняли Великих Князей, присланная Германским Императором команда немцев-каменщиков, то есть — «масонов», за два года 1158–1160 построила во Владимире Успенский собор.

И до

этого многие соборы на Руси строили заезжие мастера. Но — греки. А тут «помощь друга» — строители-немцы. Во Владимире уже начинается отделка здания, каменщики становятся не нужны, но «Архитект достаточный был», и Боголюбский подкидывает им следующий подряд — церковь Благовещенья Богородицы во Вщиже. Надо же зятю церковь спроворить! А для охраны мастеров — и стражу невеликую послать. На всякий случай.

Вот под это строительство будущего храма и рыли «магоги» всю осень на пепелище выжженного подчистую детинца яму для «масонов владимирских».

Уже и Николай засопел, глупо открыв во сне рот, я лежу у стенки, завернувшись в тулуп, и вспоминаю. «Воспоминание о будущем». О будущем этого места.

Немцы построят Магогу новую церковь. Большой красивый храм с 12 колоннами по фасаду.

Через шесть лет Магог умрёт. Люди с гигантизмом часто рано умирают. И детей у них, часто не бывает. И у Магога не будет — то ли сам такой, то ли — слишком юная жена попалась.

Ростислава Андреевна, став в 7 лет — женой, в 14 — станет вдовой.

Потом…

Весной 1238 года, не дойдя до Новгорода сотню вёрст, орда Бату-хана повернёт на юг. Огромный полон, собранный на Оке и Верхней Волге, тысяч тридцать русских людей, будет порублен саблями на льду Селигера. На ледяной равнине конному значительно удобнее рубить безоружных пеших, чем гоняться за ними по лесу.

Будет «Козельская ловушка», когда в мокрых мартовских голых лесах конное монгольское войско, идя по водоразделу, упрётся в свой «злой город».

Оголодавшие, отощавшие, оборванные, обовшивевшие, озлобленные люди и кони вывалятся, наконец, в южнорусские степи.

В.Ян так красиво это описывает:

«Монгольское войско непрерывным, широко разлившимся потоком продвигалось на юг через Кипчакские степи. Солнце раскрыло свои бирюзовые дверцы и, ослепительное и горячее, смотрело с небес на широкую равнину, по которой ехали всадники, довольные и веселые, распевая песни, бесконечные и однообразные, как степные дороги. Взлохмаченные истощенные кони жадно тянулись к первым зеленым побегам степной травы».

Но перед этим будет ещё один, завершающий эпизод того похода.

Отряд монгол в две-три тысячи сабель внезапно явится к Вщижу и возьмёт его штурмом. Какая осада?! Монголам ждать некогда — кушать очень хочется! Штурм будет сразу — гончарный горн в детинце возле городских ворот успеют залить, но не успеют вынуть готовые свеженькие кувшины.

Укрепления, арбалеты, бойцы на стенах… Это не остановят кочевников. Город будет вырезан и сожжён начисто. Но потери степняков таковы, что лежащий здесь же на реке, на пятьдесят вёрст ниже, Брянск — они тронуть не рискнут.

Брянск сожгут в следующий раз. А здесь будет… просто пустое место. Травы, деревья. «Землёй накрылся». Хорошо накрылся. Когда в 40-х годах 19 века здесь начнутся раскопки, то будет записано: откопаны стены церкви с росписью. На два аршина от пола. Чуть меньше полутора метров «земляного покрывала».

Найденный трёхногий подсвечник из Лиможа — немцы, закончив работу, многое из своего имущества продавали за ненадобностью — послужит основанием для рассуждений о прочных связях между Черниговскими княжествами домонгольской Руси и Западной Европой.

Перед входом в церковь будет найдено множество черепов — как всегда в русских городах — население при резне пытается спастись в храмах.

А в подземелье собора найдут захороненный по православному обряду гигантский человеческий костяк. Магог, русский князь Святослав Владимирович.

…

В избе, где дрыхнет на полу и по лавкам наша команда, тихо. Чуть отсвечивают угольки из печки. Я уже начинаю придрёмывать, как вдруг тяжёлая кожаная занавеса, закрывающая дверной проём, отдёргивается, и внутрь вдвигается какая-то тёмная туша. Я тихонько тянусь к засапожному ножу и, одновременно, фоном, ругаю себя про себя:

– Спать одному на «Святой Руси» — вредно для здоровья. Если нет женщины, Ванюша, то спи хотя бы с шашкой. Можно тоже — наголо.

Уже собираюсь заорать, но понимаю: ложная тревога. Борзята с гулек вернулся. Или где он там был?

– Слышь, Борзята, ну и как? Дала?

– Мал ты ещё. Всем — подъём. Тихо, быстро. Собираемся, запрягаемся, убираемся.

– С какого хрена? А пожрать? (Ивашко выражает концентрированное недоумение).

– С такого. Местные унюхали. Что мы смоленские. Скоро бить придут. Или кто думает, что они прошлую осень уже забыли? Косорылы рукосуйные. Бегом.

А ведь Борзята прав — местные очень раздражены на смоленских за прошлогоднее разорение. Мы для них — враги, иноземцы. Побить таких пришлых — отомстить «по правде». И плевать, что нас тут не было, что это вообще — дела княжеские.

– А! Вы все такие! До твоего князя мне не дотянуться, а вот до тебя — запросто. Сволота невщижская!

Звучит несколько непривычно. Но смысл знакомый — морда нерусская. «Лицо смоленской национальности».

Как обычно: чтобы тебя называли «русской мордой» нужно забраться подальше от родины. «Русские морды» здесь — или в Царьграде, или на Готланде. А на Руси — русских людей нет. Есть смоленские, волынские, киевские, вщижские… Хуторо-центризм как основа мировоззрения.