90-е: Шоу должно продолжаться 7
Шрифт:
Я напрягся, отчаянно тормоша свою память. Ну давайте, мозги, скрипите шустрее! Я же точно слышал эту историю, стопудово, когда был здесь в один из разов. Причем не в развлекательной, а в деловой поездке… Мой босс, несмотря на его состоянии, был большим любителем шаурмы во всех видах. И привел меня в какой-то сирийский ресторанчик, в котором, по его словам, шаверма была каноничная и идеальная. И вот как раз там… То ли на Площади Восстания это было. То ли на площади Мужества… Разговорчивый дядька, который нам эту самую эстетскую шавуху заворачивал, рассказывал, что самая первая шаверма открылась в… девяносто втором? Или в девяносто
Блин. Все вспомнил. Осталось самое главное. Где, черт возьми, было это место?!
— А, вспомнил! — просиял я. — На самом деле, мы довольно недалеко сейчас. Он говорил, что вроде бы ел шаверму на Витебском вокзале. Помнишь, мы там вчера были?
— Ой, я вчерашний день почти весь как страшный сон вспоминаю, — фыркнула Ева. — Это такой красивый вокзал, как из кино, да?
— Да-да, — покивал я. — Ну так что, попробуем?
Надо же, занозило! Прямо даже захотелось непременно найти первую российскую шаверму! Это же как в легенде побывать, не меньше. Поездки в Питер и раньше-то у меня вызывали удивительное чувство узнавания. Мест из кино, улиц из книжек. Радовался, как ребенок, когда случайно набрел на Петроградке на улицу Бармалеева. А сейчас ситуация еще круче. Это же прикосновение к истокам! Увидеть вживую место, которое вбило здоровенный клин между петербуржцами и остальной Россией!
— Конечно! — радостно согласилась Ева, и мы, снова взявшись за руки, пошагали вперед.
Вернулись мы уже по темноте, разумеется. Продрогшие на местном промозглом ветру, вымокшие под дождем, который начался как-то внезапно уже под вечер. Но бессовестно счастливые. И нагруженные пакетом со свертками той самой шавермы, киоск с которой нашелся-таки на Витебском вокзале. Как же я веселился, когда спрашивал у всех подряд встречных, где продается шаверма! Почему-то меня так радовало это недоумение в глазах коренных петербуржцев, которые впервые слышали это слово!
Оказалось, что мы вернулись лишь чуть-чуть позже, чем остальные «ангелочки». Астарот и Кристина ходили в Эрмитаж, а остальная банда — в Петропавловскую крепость.
— Ммм, как вкусно пахнет! — принюхалась Кристина. — Вова, ты же еду какую-то принес, да?
— Это, друзья мои, не просто еда! — важно подняв палец, сказал я. — Это своего рода культ!
— Я не понимаю, о чем он говорит, — засмеялась Ева. — Но это вкусно, правда-правда!
— Внемлите мне, ибо я предвижу будущее! — с пафосом произнес я, выкладывая на стол неказистые свертки. — В скором будущем из-за этого блюда развернутся настоящие сетевые баталии…
— Какие баталии? — спросил Бельфегор.
— Не бери в голову, — отмахнулся я. — Пророчества штука странная, как приходят, так и говорю. Так вот, знакомьтесь, друзья, это — шаверма! И поедая ее, мы с вами стоим у истоков… — я замолчал и почесал в затылке. — В общем, тут пророчество закончилось. Надеюсь, вы голодные, потому что еда довольно нажористая.
— Отличненько! — Бегемот немедленно нацелился на один из свертков, но Кристина тут же стукнула его по руке.
— Ты прямо руками что ли есть собрался? — строго сказала она. — Давайте будем культурными! Порежем, разложим по тарелкам…
— Так шаверму и едят руками, — попытался возразить я, но наткнулся на стальной взгляд Кристины и отстал. Культурные, так культурные. Культурная же столица, что мы, в самом деле, как дикари какие-то…
Звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда мы рассаживались за столом и спорили, как правильно пользоваться салфетками — за воротник засовывать или раскладывать на коленях.
— О, а вот и Сэнсей! — обрадованно воскликнул Астарот и помчал открывать.
Глава 4
«Вот сейчас взрослый я в голове у Вовы-Велиала прямо-таки возмущен до глубины души», — со смехом подумал я, перемещаясь из гостиной с полукруглым окном в узкую кухню, похожую на коридор. Наша удивительная съемная квартира была битком набита людьми. На хвосте Сэнсэй приволок толпу разновозрастных приятелей, явно все они имели отношение к местной и не очень рок-тусовке. Причем прибывать «хвосты» продолжали и после того, как заявилась «первая волна» во главе, собственно, с самим Сэнсеем.
Чтобы успокоить взбудораженную незапланированной шумной попойкой совесть, я мысленно пообещал себе навести в квартире порядок до блеска и добавить к гонорару хозяйки еще несколько купюр.
В гостиной пели, в спальнях и на кухне — разговаривали, спорили и что-то друг другу доказывали. В каком-то смысле все происходящее напоминало тусы в коммуналке Боржича, только размах побольше. Из рук в руки переходили какие-то журналы, даже представления не имею, кто именно их принес.
«Вполне возможно, что я сейчас нахожусь на тусовке чьей-то мечты», — подумал я, заняв освободившуюся табуретку, бывший хозяин которой поднялся, чтобы пойти отлить.
На кухне разговор шел о музыке, как водится. О настоящей философии, о высокой миссии рока, о жизненных позициях. Иногда все говорили разом, иногда замолкали, и тогда голос кого-то одного начинал звучать громче и авторитетнее.
Среди других-прочих выделялся один человек. С бородой, волосами до плеч и хитрым прищуром светлых глаз. Когда он говорил, все замолкали, я бы даже сказал, заглядывали ему в рот. На этой кухне он был явно доминирующей персоной.
Я попристальнее вгляделся в его лицо. Кто же ты такой, мужик? Я не шибкий знаток персоналий русского рока, но этот перец явно ведь кто-то знаковый…
— Ах да, Сеня! — вдруг произнес этот товарищ, перебивая длинную путаную речь светловолосого субтильного парнишки в очках. Обращался он к Сэнсей. — Ты же просил, я сделал! Давай отдам, пока не забыл!
Парень… Хотя скорее мужик, конечно. По моим прикидкам лет сорока, наверное. Хотя мне все еще сложно было как-то определять на глаз возраст в девяностые. В двадцать первом веке в массе своей люди выглядели моложе, или, скажем так, ухоженнее. А здесь — все смешалось. Еще по Новокиневску заметил. Болтаешь с мужиком, думаешь, что ему уже под полтос, судя по седине и глубоким морщинам. А потом он оговаривается, в каком году закончил школу, и ты понимаешь, что ему всего-то тридцатник. Обратные ситуации случались довольно редко. Ну да, стресс слома эпох, много омерзительной выпивки, постоянный дым коромыслом… Создавалось впечатление, что рокерская и прочая неформальная тусовка делится строго на два типа — совсем молодые пацаны, которые выглядят как вчерашние школьники. И предпенсионного вида старики. Как будто первые в какой-то момент волшебным образом превращаются во вторых.