90-е: Шоу должно продолжаться
Шрифт:
— Живые люди, конечно! — покивал я.
— Да блин! — она остановилась и ткнула меня кулачком в грудь. — Они же журнал выпускают! И обязательно в «Прожекторе» напишут, как они съездили на Рок-провинцию. Ты врубаешься, что они там напишут, если увидят, что… Ты поможешь или нет?
— Да я с удовольствием, Света, — улыбнулся я. — Только не врубаюсь пока, как спасти ситуацию.
— Отведешь «Папоротник» в «Киневские зори»? — жалобно попросила она. — Я бы сама отвела, но мне вообще некогда!
— Ах это! — я с облегчением вздохнул. — О чем разговор, конечно отведу.
— Я вас через служебный выпущу,
Группа «Папоротник» была настолько крута, что их не отправили в общую гримерку, а выделили отдельную комнату. В которой в лучшие времена, похоже, был кружок чеканки и всякого прочего бесполезного настенного творчества. Продуктами которого там до сих пор были… гм… задекорированы все стены.
— Ребята, это Вова! — объявила Света, ткнув в меня пальцем. — Он вам покажет дорогу.
— Благодетель! — с пафосом проговорил один из «ребят» и воздел руки.
Ага, кажется, я их даже знаю! Группа «Папоротник» выглядела типичными такими хиппанами. Дети-цветы, а ля натюрель. Экстремально клешеные штаны, длинные волосы, перехваченные хайратниками, цветастые рубахи, обшитые тесемочками и кисточками. И запястья в бисерных браслетах до локтей. Назвавший меня благодетелем — в очках. Или под Джона Леннона косит, или правда близорукий.
Когда-то давно мой приятель, большой ценитель русского рока, эту группу упоминал, и даже музыку давал послушать. Неплохо, в общем-то. Мелодичное такое этно, вокал только невыразительный. Они были популярны в узких кругах еще с конца восьмидесятых, но я в эти круги не входил. А в начале двухтысячных они распались, часть из них переехала в какую-то неочевидную страну, не то в Индонезию, не то на Шри-Ланку, и с тех пор про них ничего не было слышно. Но на нашей «Рок-провинции» они были прямо-таки суперзвездами. Из самой Москвы, оооо!
Света сунула мне ключ и торопливо убежала. А я махнул рукой группе «Папоротник», резонно рассудив, что раз «ребятам» надо в туалет, то долгие расшаркивания и реверансы будут лишними.
— Вова… — напевно произнес очкастый. Он смешно растягивал слова, будто работал чтецом детских сказок для медленно думающих детишек. — Это значит, что при рождении тебя нарекли Владимиром… Но это значит, что имя себе выбирал не ты… Дозволено ли мне будет узнать, существует ли другое наречение? Которое больше отражает твою внутреннюю суть и смысл твоей жизни?
Я сначала даже затупил от такой речи, но быстро сообразил, что это он так велеречиво спрашивает мое прозвище.
— Велиал, — коротко ответил я. Запер дверь служебного входа и спустился по лестнице. Ребята из «Папоротника» были какие-то заторможенные, как будто двигались под водой.
— Ве-ли-ал… — нараспев повторил очкарик. — Грозный демон-соблазнитель, отец лжи и лицемерия, сеющий рознь между братьями и сестрами, женами и мужьями…
— А что с рукой? — вклинился в разговор второй волосатик. Он тоже говорил медленно и неспешно. Может, у них просто манера такая, и они так на выступление настраиваются. А может это объясняется употреблением каких-нибудь запрещенных веществ из разряда «я тут гербарий насушил, хочешь попробовать?» Так-то я не осуждал, хотя сам к наркотикам не притрагивался никогда в жизни. Даже в самые трэшовые моменты как-то не тянуло.
— Бандитская пуля, — усмехнулся я. — Дверью прищемил, так что играть сегодня не могу, пришлось замену искать.
— Печально это, когда бренность бытия встает на пути у свободного творчества, — продекламировать очкарик.
Ресторан «Киневские зори» я знал. Это во все времена был редкостный гадюшник. Когда я был еще гордым советским пионером, и увлекался аквариумистикой, на «Колхозный рынок» я ездил примерно еженедельно. Купить своим гуппешкам и меченосцам корма, присмотреть еще каких-нибудь рыб, улиток, растений или приспособ для аквариума, собранных умельцами. По субботам на рынке целый ряд отводили для аквариумистов. Ну и, разумеется, «Киневские зори» я тоже видел. Только вот слово «ресторан» у меня никак не вязалось с окрестными мрачными хрущобами, складами и унылой промзоной. Ресторан «Новокиневск» — это понятно. Лицо города, занимает весь первый этаж одноименной гостиницы, люди выходят с вокзала и — оп! — а вот вам хлеб-соль. Ресторан «Центральный» — тоже понятно. Он на площади Советов, рядом ЦУМ, областная управа, Ленин путь указывает, опять же. А здесь-то какой может быть ресторан? В лучшем случае столовка… Я задал этот резонный вопрос родителям. Мама, как всегда, отмахнулась. А отец сказал довольно странную фразу, которую я в тот раз не понял. «Так и грязные деньги надо где-то тратить…»
От «химиков» до «Киневских зорь» было два шага. Пересечь сквер, в котором стоял ДК, и вот, собственно, и ресторан. Единственный во всем районе источник света. Он занимал первый этаж серой пятиэтажки, и «витриной» выходил как раз на улицу. Вычурные буквы вывески, по идее, тоже должны были светиться, но идея эта давно забылась, так что их было не видно. Просто я и так знал, как они выглядят. Огромные окна были частично занавешены портьерами, а сквозь открытые места просвечивала нынешняя «красивая жизнь». И звучала тоже.
— Ты морячка, я моряк,
Ты рыбачка, я рыбак!
Ты на суше, я на море,
Мы не встретимся никак!
— гремело на всю улицу.
— Мы словно тайные лазутчики во вражеском стане, — с мечтательным видом проговорил очкарик.
— Главное, чтобы не случилась разведка боем, — хохотнул я и взялся за ручку двери. Надеюсь, в таких местах туалет находится до зала. А то наша патлатая компания в этом «дворянском гнезде» новокиневских задворок будет смотреться примерно так же уместно, как смокинг на статуе Ленина.
Тяжелая дверь со скрипом подалась и пропустила нас в «предбанник» ресторана, оформленный вычурным резным деревом. Декор был еще советский, уже изрядно потрепанный. Кое-где на панелях я наметанным глазом увидел даже следы от пуль.
Обшарив взглядом помещение, я с радостью обнаружил нужный значок из двух схематичных человечков — один с прямоугольным тельцем, а второй — с трапециевидным.
— Давайте шустрее, братва, — скомандовал я, указав рукой направление. — Пока они не опомнились.