93 год
Шрифт:
– Как тебя зовут? – Спросил я, протягивая ей скомканную сигарету.
– Надя, – ответила она, взглянув на меня с легким любопытством.
– Надя,– повторил я, вслушиваясь в мелодию этого имени. – А как звали тебя в детстве?
– Надюшка, – ответила она, удивленно пожав плечами. Она взяла предложенную мною сигарету и отвернулась, давая понять, что разговор на эту тему окончен.
– Как понравилась тебе Его речь? – поинтересовался я, ощущая в себе тот особый кураж, который появляется в нас, когда мы встречаемся с существом противоположного пола.
– Речь? Я ничего не слышала, – сказала она. – Я так бежала, но все равно не успела вовремя.
– Не сомневаюсь, что через пару часов мы выпустим сотню тысяч листовок с Его словами.
– Через пару часов? Да машина с листовками уже вернулась из типографии. Мне обещали дать одну, но я хочу дождаться, когда их начнут раздавать и взять несколько пачек, чтобы потом раскидать на улицах города.
– И где же ты их достанешь?
– Как это где? В штабе обороны.
– Это – в том небольшом здании при входе в парк?
– А ты что, первый день здесь?
– Да нет, уже второй. Но я вчера почти целый день пробыл там, на внешнем кольце баррикад.
– Странно, что ты так плохо знаешь, как мы тут живем.
– Уж, не приняла ли ты меня за вражеского шпиона?
Она поглядела на меня несколько секунд, а затем, тряхнув своими густыми волосами, весело рассмеялась.
– Нет, у тебя слишком голубые глаза.
– Что ж, спасибо и на этом, – ответил я, чувствуя, что девушка мне нравится все больше и больше. – А что если, когда кончится дождь, мы возьмем эти листовки и вместе пойдем с ними в город, – спросил я, почти не сомневаясь, что она согласится.
Надежда на секунду задумалась, весело поглядела на меня и коротко бросила: «Посмотрим». Затем она убежала, заставив мое сердце бешено колотиться.
– Хороша, – неожиданно сказал кто – то рядом.
Я с неудовольствием повернул голову и встретился глазами с человеком средних лет, чуть лысоватым с крупным подбородком.
– Хорошая девушка, – повторил он, – заводная. Есть у меня дочь, но ее я так и не сумел уговорить прийти сюда: заявила, что ее дело – сторона, и ей без разницы, кто победит, лишь бы ей дали возможность жить, так как она хочет. И сколько я ей не втолковывал, что как раз, если победит эта хунта, то она этого делать и не сможет, переубедить ее оказалось невозможным.
Честно говоря, мне совершенно не хотелось разговаривать с этим человеком. Что – то в нем отталкивало меня, и вместе с тем объяснить я этого не мог. Эта странная предубежденность, помню, настолько поразила меня, что я просто заставил себя заговорить с ним.
– Этот конфликт отцов и детей – стар как мир, – сказал я после паузы.
Мой собеседник мило улыбнулся и, как мне показалось, чуть облегченно вздохнул.
– Да, – протянул он. – Кстати, разрешите представиться, Лысов Степан Сергеевич.
Почему это кстати? – подумал я. – Совсем, в общем-то, и некстати, если учесть, что мне пора отправляться на поиски Надежды.
– Полковник Лысов, – добавил он с улыбкой.
И только теперь, наконец, я понял, где видел раньше этот волевой подбородок. Конечно же, всего три месяца назад я – студент, как будущий офицер, проходил учебные сборы в маленьком местечке неподалеку от нашего города. Там нас – военных переводчиков встретило новое начальство, во главе которого и находился полковник Лысов. Его имя и отчество мы, разумеется, сразу забыли, и стали называть между собой просто – лысина. Впрочем, общались мы с ним мало, и узнавали о его существовании только по доводимым до нас от его имени приказам. Иногда они нас веселили, как, например, указание об окраске травы в зеленый цвет, накануне визита высокой инспекции, но чаще всего они вносили в нашу жизнь ту армейскую размеренность, к которой, в конце концов, привыкаешь как к неизбежным обстоятельствам, ощущая даже вместе с тем какое – то странное удовольствие от подчинения им.
Как бы там ни было, для меня оказалось приятным встретить здесь этого полковника. Относясь к этой породе людей немного свысока, я не мог наделять их теми же душевными качествами, что и подобных мне, и потому мне было вдвойне радостно встретить единомышленника именно из их числа.
Я протянул ему руку и назвал себя.
– Помню, ну как же, конечно помню, – проговорил он, крепко сжимая мою руку. – На экзамене на офицерский чин Вы нас здорово удивили прекрасным знанием целых трех иностранных языков.
После этой его фразы, переведшей меня как – то сразу в разряд подчиненного, во мне снова промелькнуло это смутное желание власти над собой, которое возникало каждый раз, когда я оказывался в группе людей. И чтобы выбраться из него, я уже было собирался сказать ему какую – ни будь колкость, но он опередил меня.
– А Вы знаете, что своими знаниями могли бы принести большую пользу общему делу.
– Каким образом? – удивился я. – По-моему, путчисты еще не разучились понимать свой родной язык.
– У нас есть не только враги, но и иностранные друзья, которые оказывают нам огромную помощь.
– Что ж, я готов.
– Тогда к 9 часам подходите к главному подъезду здания. Я Вас встречу.
На прощание мы еще раз крепко пожали друг другу руки.
Возле штаба, куда я отправился после разговора с полковником, царила суматоха. Люди в странных одеждах, лишь издали напоминавших военную форму, сновали взад и вперед с озабоченным видом. Дедовские сабли, папахи и даже сапоги со шпорами придавали им какой – то опереточный вид, и оттого, наверное, их выкрикиваемые в толпу приказы собраться в том или ином месте казались пустыми и ничего не значащими словами. Более серьезными казались люди в национальных костюмах, с флагами и символикой тех государств, которые должны были вот-вот возникнуть из-под обломков рушившейся Империи. Они были собраны в отдельные группы, вооруженные, как правило, холодным оружием, и старались не общаться с чужаками. Их лица были тверды и суровы. Иногда к штабу подходили люди, экипированные по всей принятой тогда военной форме, но они не задерживались там и быстро исчезали, практически ни с кем не общаясь. Если же их останавливали какие – нибудь чересчур восторженные граждане, которые начинали задавать им вопросы, то они отделывались ничего не значащими фразами, типа – мы победим, и старались побыстрее уйти.
Пожилая женщина стояла неподалеку от входа в штаб и почти уговаривала взять у нее небольшие плакатчики, на которых красным карандашом были написаны, сочиненные ею же четверостишия, обещавшие все мыслимые и немыслимые кары продажной хунте, захватившей власть. Рядом с ней находился высокий заросший щетиной человек в рваной тельняшке, призывавший вступать в партию анархистов – революционеров, единственную силу, по его словам, способную навести порядок в стране. Призыв к порядку, вместе с тем, должного резонанса в толпе не имел, и мохналобый последователь Кропоткина был быстро вытеснен невесть откуда взявшимися крепкими молодцами. Попытавшейся что – то возразить старушке они объяснили, что это был провокатор, посланный путчистами посеять дезорганизацию в наши ряды. Однако инцидент этот имел последствия: вернувшийся через несколько минут со своими немногочисленными сторонниками звероподобный юноша попытался отвоевать утраченное место, но их группа оказалась тут же рассеянной людьми в черных костюмах. Юноше, причем, досталось довольно крепко, так что слонявшейся без дела добровольной сандружине пришлось останавливать хлеставшую из его носа и ушей кровь.