94, или Охота на спящего Единокрыла
Шрифт:
…Всю дорогу до общаги Курбский уничтожающе молчал. Возразить ему тоже было, в общем, нечего. Войдя в комнату, старик, не раздеваясь, уселся на кровать и принялся также молча накручивать телефонный диск. Дозвонившись, он поздоровался, представился… и через несколько секунд понуро повесил трубку.
— Чего там? — с тревогой спросил я.
— Ничего, — мрачно ответил Старина, — Ты представляешь, сколько в Москве, оказывается, квалифицированных, широкопрофильных кочегаров, сутки через трое?..
Вновь потянулся унылый февраль. Короткие вспышки солнца сменялись затяжной облачностью с переходом в мокрый
Старина Курбский тоже не терял времени даром. Отыграв в своем безостановочном процессе самосовершенствования на одну ступеньку вниз, он вернулся к продвинутым людям исходного, первого рода, и разнообразные гуру, сэнсеи и джедаи вновь замелькали в его дельта-окрестности. Таким образом, процесс скорейшего обогащения со словами «Ладно, дотянем до весны, а там уж сессия, потом на сборы ехать, вот тебе и лето…» был отдан на усмотрение слепой воли Провидения. И, надо признать, указующий перст Судьбы не заставил себя ждать…
Каким ветром в тот день нас, да еще обоих сразу, занесло в родное научно-техническое заведение — теперь уже навсегда останется тайной. Гордый статус студентов аж четвертого курса в принципе позволял нам не делать этого примерно до середины апреля, когда умудренным опытом бойцам наступало время насыщать уже потрепанную ведомость всякими там зачетика-ми да экзаменчиками. То ли в футбольчик захотелось погонять с утра на родной коробке, то ли Курбский прельстился каким-то экстравагантным философическим спецкурсом — но, как бы то оно ни было, занесло. Впрочем, пребывание наше там надолго не затянулось, и первым же после «перерыва» электрическим поездом мы отбыли обратно в Столицу.
Народу в вагоне по рабочему времени буднего дня было пустынно. Выбрав лучшие места, мы уселись и, насупившись, стали ждать прихода очередной интеллектуальной «ломки». В привычной обстановке родных пенатов тяжкие мысли о полной нашей неплатежеспособности всегда отступали — но по въезде в город накатывали вновь. И тут в проходе неизвестно откуда материализовался человек по имени Владимир Рожаев…
Владимир Рожаев был когда-то нашим коллегой по факультету, но затем повышенные мыслительные способности сподвигли его на переход на другой, более передний край науки, и на какое-то время мы напрочь потеряли его из виду. Известен Владимир был как человек скользкий, причем как в переносном, так и в практически прямом смысле слова: при взгляде на его длинные, неопрятные волосы всегда складывалось ощущение, что если его за них схватить — он всё равно и непременно выскользнет. В силу этих обстоятельств мы не сильно все эти годы скучали по Владимиру — но и, однако, завидев, гнать его не стали, а даже наоборот, любезно пригласили сесть подле себя.
Произошел обычный
— Э! Да вы чего молчали-то раньше?! Надо же было меня сразу спросить!
— А что такое? — насторожились мы: в принципе, внешний вид Владимира, а также ряд других косвенных признаков, не давали нам поводов судить о нем, как о деятеле, уже оставившем указанные проблемы в далеком прошлом.
— Да у меня друг, одноклассник в бизнесе крутится, — пояснил Владимир, — В области рекламы. В принципе, ему люди нужны. Там у него в месяц можно двести баксов легко…
— На период раскрутки? — настороженно уточнили мы.
— Ну да, — искренне доложил Владимир, не знакомый, понятное дело, со всеми нашими приключениями в деталях, — там у него свободный график, в принципе. То есть, если больше работаешь, то больше и получишь, видимо…
Вмиг всё внутри нас затрепетало. Двести баксов!!! Двести!!! Баксов!!! ДВЕСТИ!!!
Надо заметить, что в среде наших однокашников в то время бытовало такое странное поверье, будто бы до двухсот долларов девушки любят за деньги, а свыше — уже за просто так. Ну, то есть, не в прямом, конечно, смысле натурального обмена денежных знаков на душевное расположение. А в том, что воздыхатель и претендент (согласно наших дремучих представлений), не имеющий покуда стабильных двухсот «гринА» в месяц, должен был более-менее регулярно приводить какие-то зримые доказательства своей финансовой стабильности и обоснованности претензий, а начиная с двухсот — уже нет. Само наличие этих самых «двухсот» уже служило для кандидата необходимым и достаточным пропуском в Лучший мир. Впрочем, в этой книге не будет ни слова о Любви — разве что о любви к деньгам…
Полученная нами непубличная оферта била наповал по всем направлениям и практически не имела видимых изъянов. Во-первых, двести долларов были суммой и в самом деле приличной, и «впрягаться» за них стоило даже в случае, так сказать, разового ими возобладания. А уж тем более — на регулярной основе! А уж еще тем паче — на «свободном графике»! Да еще, можно сказать — по блату!!! Плюс, само собой — «в области рекламы». Что это за «область», мы могли лишь догадываться, но было ясно, что сквозит за этим нечто ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ. Не исключено, что и КРЕАТИВНОЕ. То есть — практически по нашему профилю. Это вам, понимаешь, не дикарские скачки вокруг кипящего в котле «гермета», низкий класс которого не мог компенсироваться никаким денежным вознаграждением (ну, разве что ОЧЕНЬ большим). В «области»…
На холодную голову, конечно, нам следовало бы, коварно прищурившись, задать Владимиру только один, но самый важный вопрос — «А что же ТЫ сам, Вова? Твой же дружок, да еще одноклассник — что же САМ ты еще не трудоустроился на таких сказочных условиях? Да нам бы парочку таких дружков, да хотя бы одного на всех… дамы бы эх… мы бы ух!.. Мы бы… да двести долларов ЛЕГКО!» Возможно, получив ответ на этот вопрос, мы бы… но двести! Двести! Двести долларов! ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ ЛЕГКО!!!
— Записывайте телефон, — сказал Владимир. — Его зовут Сергей Оборотнян. Скажете, что от меня…