99 Франков
Шрифт:
– У тебя что, совсем память отшибло? Они зарубили нам дюжину проектов, и ты еще сказал, что пора приводить в действие план ORSEC, наш последний говенный шанс, а я…
– Извини, что прерываю, но это не у меня отшибло, а у тебя, психа недолеченного, так что давай-ка не вали с больной головы на здоровую, о'кей? Я прекрасно помню все, что говорю своим креаторам. Я никогда в жизни не разрешил бы тебе демонстрировать такую труху «Манон» – гордости нашего агентства. И мне уже осточертело краснеть всякий раз, как я обедаю в обществе. «„МЕГРЕЛЕТ“ – ЧТОБ СТРОЙНЫМ СТАТЬ, НО ПРИТОМ СООБРАЖАТЬ!» Нет, ты просто плюешь на всех нас!
– Погоди, Марк.
– А я нанимал тебя не для того, чтобы ты обдумывал. И улучшить проект никогда не поздно. Фильм еще не снят и не вышел на экран, все можно переделать. В общем, слушай меня хорошенько: выпутывайся как хочешь, но вы с Чарли должны написать новый сценарий. Вы поставили под угрозу репутацию «Росса», мать вашу!
Октав молча кивает. Возражать бесполезно: он прекрасно знает, что Марка волнует не репутация «Росса», а собственное кресло, которое грозит превратиться в катапультируемое. Если уж сам Филипп решил поговорить с ним тогда, в первый день, значит, на него здорово надавили в «Манон», и он решил отыграться на них с Чарли. Иными словами, сегодня вечером в сенегальском воздухе запахло увольнением, и, к несчастью, Октав подозревает, что речь идет даже не о нем.
5
На второй день аниматор гостиницы организовал «экспедицию в буш». Цель мероприятия: внушить служащим агентства, что они увидали настоящую Африку и ради этого стоило временно покинуть свою золотую клетку. Естественно, ничего хорошего из этого не вышло: прибыв на джипах к берегу Розового озера, они полюбовались африканскими плясками и вкусили мешуи, то есть получили чисто туристский аттракцион. Турфирма спланировала эту поездку исключительно для того, чтобы показать, насколько сенегальский пейзаж похож на ее рекламные проспекты. Ведь туризм превращает путешественника в контролера, его открытия – в инспекцию, удивление – в констатацию, странника – в Фому неверующего. Но все же Октав подвергся атаке ненасытных москитов, а значит, хоть какие-то приключения еще были возможны, коль скоро он ухитрился забыть в отеле свой спрей с лимонным ароматом.
После ужина состоялся сеанс национальной сенегальской борьбы, где сошлись туристы-семинаристы (в нарядах с лейблами «Lacoste») и воины несуществующего племени (в нарядах туземцев из фильмов про Тарзана). До чего же приятно было, сидя на теплой травке у берега Казаманса, глядеть, как Марка Марронье, в его цветастых «багамах», повергли в грязь под грохот тамтама, под гигантским баобабом, под луной и звездами, под дрянное вино с запахом бензина и наперченный кускус, под раскатистый белозубый хохот агентши по внешним связям, под голодными взглядами местной ребятни, – так приятно, что Октаву хотелось заключить в объятия небосвод и возблагодарить вселенную за то, что он попал сюда, пусть и ненадолго.
Ему нравится эта постоянная тропическая влажность, при которой руки так легко скользят по телам. Она придает поцелуям пряный вкус ожога. Каждая мелочь обретает ценность, когда главное утрачивает смысл. Соскочить – пусть ненадолго – с карусели повседневности иногда бывает жизненно важно даже для трудоголиков. Октав ехал в этот обязательный вояж нехотя, обратившись мыслями в прошлое, но теперь он приобщался возвышенного, касался вечного,
– Любовь не имеет ничего общего с сердцем – этим мерзким органом, насосом, качающим кровь. Любовь первым делом сдавливает легкие. Глупо говорить: «У меня разбито сердце», нужно выражаться точнее: «У меня сдавило легкие». Легкие – самый романтичный из человеческих органов: все влюбленные заболевают туберкулезом, недаром же от него умерли Чехов, Кафка, Д.Г.Лоуренс, Фредерик Шопен, Джордж Оруэлл и святая Тереза из Лизье; что касается Камю, Моравиа, Будара, Марии Башкирцевой и Кэтрин Мэнсфилд, то разве смогли бы они написать именно такие книги без этой хвори?! И наконец вспомните: Дама с камелиями умерла отнюдь не от инфаркта миокарда – эту кару Бог насылает на загнанных честолюбцев, а не на печальных влюбленных.
Паря над самим собой, Октав с самим собой беседует:
– Каждый человек таит в душе любовную печаль, дремлющую до поры до времени. Сердце, не разбитое любовью, еще не сердце. Легкие ждут туберкулеза, дабы почувствовать, что они существуют. Я – ваш учитель по фтизическому воспитанию. Любому из вас следует завести водяную лилию в грудной клетке, как у Хлои в «Пене дней» или у госпожи Шоша в «Волшебной горе». Я любил смотреть, как ты спишь, даже если ты только прикидывалась спящей, когда я возвращался домой за полночь, пьяный в дым; я пересчитывал твои ресницы; иной раз мне чудилось, что ты улыбаешься. Влюбленный мужчина – это тот, кто любит смотреть на уснувшую женщину и время от времени наслаждаться ею. Софи, слышишь ли ты меня через тысячи километров, разделяющих нас, как в рекламах SFR? Почему мы понимаем, что любим человека, только после того, как он ушел? Разве ты не видела, что я ждал от тебя лишь одного: чтобы ты заставила меня помучиться, как в самом начале, от боли в легких?!
Но вот на пляж высыпают оголотелые машинистки во главе с грудастой стажеркой Одиль; они пускают по кругу сигарету с травкой, и это вызывает у них массу скабрезных шуточек:
– Пососем вшестером!
– Я сосу, я сосу, но никак не заглотну.
– А ты уверена, что любишь глотать?
– Хорошо бы повторить, только сперва не мешало бы промыть сосалку.
Все это звучит довольно вульгарно, но в контексте нынешней ситуации в общем-то все равно смешно.
Сотрудники мужского пола, все как один, расхаживают в накинутых на плечи пуловерах: некоторые связывают рукава узлом, другие просто небрежно прикрывают ими свои розовые рубашки-поло от Ральфа Лорана. Октав считает эту моду отвратительной и возмущается втихую:
– ГОСПОДИ, РЕХНУЛИСЬ ОНИ, ЧТО ЛИ, НУ КТО ЭТО НАМАТЫВАЕТ ПУЛОВЕР НА ШЕЮ?! Одно из двух: либо ты мерзнешь и надеваешь его как положено, либо тебе жарко – тогда оставь его дома. Пуловер на плечах свидетельствует о трусости, о неспособности принять решение, боязни сквозняков, непредусмотрительности, слабохарактерности и, наконец, эксгибиционизме: эти господа выставляют напоказ шотландскую шерсть, жалея тратиться на кашемир. Они таскают на себе вялых шерстяных осьминогов, потому что даже не способны одеться по погоде. Всякий, кто накидывает пуловер на плечи, труслив, неэлегантен, жалок и слаб. Девушки, поклянитесь, что будете остерегаться этих типов как чумы! ДОЛОЙ ДИКТАТУРУ ПУЛОВЕРА НА ПЛЕЧАХ!