А что за горизонтом
Шрифт:
Однажды как-то вечером по телевизору шёл фильм-катастрофа про большой пассажирский самолёт, который на протяжении всего фильма пытался упасть и разбиться, а ему всё никак не давали этого сделать. Вдруг, посреди кадра, появилась какая-то напуганная тётка и начала вопить, что телестудию «Останкино» и её саму кто-то пытается захватить. Потом опять этот злосчастный самолёт продолжил борьбу с гравитацией. Всё происходящее вызывало весьма смешанные и непонятные чувства. Фильм постоянно прерывался какой-то суетой в телестудии. Это продолжалось очень долго. Становилось немного жутковато.
Буквально через несколько дней с экрана телевизора объявили, что СССР больше не существует. С советского герба союзные республики посыпались как осенние
Наступили грозные девяностые годы. Время, которое запомнилось для меня лично двумя страшными словами: «дефицит» и «реклама». Как-то разом с магазинных полок исчезли все основные товары – еда и одежда. Государство ввело для населения карточную систему. Само собой разумеется, я в то время даже не пытался вникать в хитрости тогдашней экономики. Ну карточки и карточки. Вроде как деньги, но обменять их можно лишь на то, что в самих же карточках и указано. И это было лишь полбеды. Вместе с карточками появились длиннющие многочасовые очереди.
В то время бытовал такой анекдот:
«Приходит маленькая девочка в магазин отоваривать карточки. А у неё карточки были только на водку и на мыло. И говорит продавщице:
– Дайте мне пять бутылок водки и две упаковки мыла.
– А не тяжело ли тебе, ребёнок, будет всё это нести? – спрашивает продавщица.
– Да я тоже думаю, – говорит девочка, – может водку сразу выпить?
Бесконечные очереди стали частью повседневной жизни. Причём люди умудрялись занимать одновременно несколько очередей, зачастую даже не зная, какой товар отпускают в начале очереди и хватит ли того, за чем они стоят, на всю толпу. Стоя подолгу в очередях, можно было узнать много чего интересного. Например, какие события происходят в мире или хотя бы в соседнем дворе, прогноз погоды на ближайшие год-два. В очереди можно было получить консультацию опытного терапевта, познать тайны всхожести семян, выяснить, наконец, где прячется та самая злосчастная искра в карбюраторе, и даже получить высшее образование. Очередь не делила людей ни по какому принципу, поэтому разговоры можно было услышать абсолютно на любые, самые разнообразные, темы. Благо карточная система продолжалась не очень долго, и пора очередей постепенно шла на спад.
Второе страшное слово, которое прочно вошло в девяностые окончательно и бесповоротно – это «реклама». Никогда прежде я не испытывал такого стыда, глядя в экран телевизора. Я и раньше знал, что гигиена очень важна в жизни человека. Нам рассказывали это ещё на уроках природоведения. О том, как важно чистить зубы, каждый день купаться и в принципе следить за всеми частями тела. Но чтобы в каждом рекламном ролике это показывалось так откровенно и со всеми подробностями – было уже слишком. Вообще довольно дико было смотреть, к примеру, любимый гайдаевский фильм, посреди которого появлялась какая-нибудь дамочка, которая радостно начинала верещать о своих женских проблемах. Рекламы становилось не просто много, она буквально заполняла собой всё жизненное пространство. Шагу нельзя было ступить, чтобы не нарваться на какое-нибудь рекламное объявление. Куда бы ни был обращён твой взор, он обязательно наткнётся на рекламу. Сразу возникает вопрос – что же в то время так усердно рекламировали? Ответ самый банальный и состоит всего из трёх букв – всё! Были даже такие вещи, которые, казалось, и в рекламе то не нуждались. Нет, сама реклама превращалась не в двигатель торговли, чем она и должна быть, а в какую-то отдельную культуру. Или даже не знаю каким это словом назвать, чтобы не порочить слово «культура».
Тем временем школьная пора шла своим чередом. Пионерские галстуки, как и все атрибуты Советского Союза, теряли свою актуальность и постепенно исчезали из вида. Лишь немногие ещё долго повязывали эти кусочки знамени на своей шее. Остальные же, повинуясь скорее стадному чувству, дабы не выделяться из толпы, чем какому-то своему внутреннему убеждению, галстуки носить перестали. Школьную форму ждала та же самая участь. Старая либо износилась, либо становилась мала, а новую пока ещё не придумали. Школьники стали наряжаться в меру своего вкуса и родительского кошелька. Школа, которая когда-то была похожа на инкубатор, стала напоминать показ высокой моды в бедном квартале. Одевались кто во что горазд, пока не пришли к обычным брюкам, рубашкам, а девочки к юбкам и сарафанам. В памяти почему-то очень хорошо запечатлелись девочки в брючных костюмах. Кажется, для меня это было в новинку в ту пору. Конечно же, мода молниеносно выходила за привычные рамки, наступала эпоха глянцевых журналов.
Поскольку дальнейший мой рассказ рискует превратиться в жалобную книгу, я постараюсь применить всю силу своего красноречия, чтобы максимально этого избежать. Шли обычные школьные годы, которые совершенно перестали отличаться друг от друга. Какая была успеваемость в школе? Вообще никакая. Я никуда не спешил, поэтому никуда и не успевал. Больше всего мне нравилось разглядывать карту мира, которая висела в моей комнате, и которую подарила мне бабушка. Вот её я мог изучать часами. Не бабушку, конечно, а карту. Я выучил практически все столицы государств, горы, равнины, реки и моря, мысленно совершая большое путешествие по всему земному шару. Стоя на вершине Килиманджаро, я с восхищением разглядывал африканские саванны. В одиночку на плоту пересекал Тихий океан. Забирался на самую высокую точку мира и спускался в самые глубокие ущелья. Спасался от жары в пустыне и от холода на полюсах.
Карта была физическая, поэтому на ней не было границ. Не было ничего, что помешало бы спокойно гулять по всей планете: ни таможен, ни высоких заборов, ни злых дядек с собаками, ничего такого, что могло бы помешать моим путешествиям. На стене висела моя карта, в мечтах – мой воображаемый мир.
На уроках географии учитель, тыча указкой в свою карту, монотонно рассказывал о движении тектонических плит, о часовых поясах и климатических изменениях на нашей планете. О том, как человечество влияет на все эти процессы. По очереди надо было выходить к доске и очерчивать указкой границы Евразии. Зачем-то обязательно надо было отличать Нигер от Нигерии и каждому в классе найти эти страны на карте. Каждый урок превращался в конвейер из учеников, которые по очереди выходили к доске и тыкали указкой в одну и ту же точку. Уроки истории же проходили более интересно, но лишь те, где учитель давал новый материал. Учить параграфы и пересказывать никто не любил, только слушать.
Хорошо запомнились те уроки, которые у нас вёл сам директор школы, когда замещал учителя истории. Мы тогда впервые ощутили себя участниками исторических событий, полностью погрузившись в атмосферу происходящего. Значит, многое зависит от того, кто и как преподаёт свой предмет? Он никого никогда не вызывал к доске, а ведя свой рассказ, курсировал по классу и иногда задавал вопросы, превращая таким образом уроки в дискуссию на разные темы. К слову, тема была – Великая Отечественная. Мы дружно всем классом ходили в разведку, выбирали более подходящую местность для атаки, наводили понтоны через реки и много чего ещё. Я со своим отрядом благополучно был разбит через пятнадцать секунд после атаки благодаря слишком прямолинейной тактике. Кто-то и вовсе небольшим отрядом попытался окружить целый гарнизон, не зная его размеров.
Эти несколько ярких страниц навсегда запечатлелись в моей памяти. Вся остальная учёба спрессовалась в однородную серую массу и больше напоминала тюремное заключение – от звонка до звонка. Сказать бы, что дело было исключительно во мне самом, в моей природной лени, но это не совсем так. Да, я откровенно дремал на уроках, особенно, если урок был скучным, а тема непонятной. Больше интересовался тем, что происходит за окном, нежели в классе. Но один лишь я?
Однажды учительница физики вместо обычного урока устроила нам разбор полётов, срываясь на крик. Она вопила, выпучивая глаза: