А дело было так…
Шрифт:
Через замок барона. Хотя что за замок — деревянный, на опушке леса стоит, у моего отца загородный дом и то стократ надежнее укреплен. А тут ни стен тебе, ни бастионов, ни донжона в центре, ни рва с пираньями — так рыбка заморская зовется, с ней братец Марат любил возиться, все хотел в сто раз увеличить и руки-ноги приделать. Может, и получилось бы, да вот в преддверии решительного эксперимента сгинул, а мы его работы как-то не решились продолжать. Пираний всех отцу в суп подложили, еще живых. Он съел и даже не поморщился! Вот что значит настоящий некромант!
А защита!
— Стоять! — завопил ломающимся голосом прыщавый мальчишка в длинной, явно с чужого плеча, мантии. — Кто такие? Чего забыли? Ну?
— Пацан, отца позови! — достаточно грубо и явно не в богатырской манере ответил Тиналис. — Мне тут с тобой некогда лясы точить.
— Что? Да как ты посмел! Расстрелять их! — завопил мальчишка, но стрелки, к его удивлению, даже не пошевелились; только самый молодой, такой же, как он сам, мальчишка выстрелил, да Тронгвальд его стрелу своей еще в воздухе отбил. — Непослушание? Всех казню! Стрелять! Ну же!
— Ты еще заплачь! — очень недобро усмехнулся богатырь. — Ребята, опустите оружие. Где барон?
Помявшись, лучники все же послушались.
— Дык это, помирает барон вроде как… — ответил один из них. — Давно уж как помирает. А это вроде как сын его… Будущий барон. Вот мы и того, ты уж звиняй, Тиналис… Положено его слушаться.
— Да ничего, ребята! — отмахнулся богатырь. — Помирает — еще не помер. Отведете?
— Чего б не отвести, отведем! Только он малость того, не в себе, так что ты уж не обессудь, но это… и не узнать может… А на сынка его зла не держи — батя у пацаненка помирает, вот он и этого… малость тревожится…
Я бы сказал «без ума от радости, что наконец-то появилась возможность самому покомандовать», по крайней мере, именно эти чувства на лице мальчишки прочитал, но раз говорят «тревожится», значит, действительно тревожится, чего спорить… Пусть лучше сам мальчишка тревожится — он-то думал, что раз сыном баронским уродился, то уже царь и бог, да не так оказалось, как казалось, — ветераны ратной службы скорее богатыря Тиналиса послушают, чем какого-то ребенка, который и двух слов пока связать не умеет, не то что командовать. Вон как молодой барон побледнел и на рыбу стал похож — рот широко раскрывает, ни слова не может вымолвить. Кабы его еще удар не хватил, в молодом-то возрасте, от такого резкого крушения всех жизненных планов… Хорошо, хоть нашелся человек, увел баронета куда подальше —
Хотя какой он старый — лет сорок, не больше, почти ровесник Тиналиса. Сразу видно — хворь его одолевает. Лежит на кровати бледный-бледный, в одеяла укутан, холодный компресс на лбу, на столе склянки-бутылочки — то ли лекарства, то ли яд на случай, если уж совсем невмоготу жить станет. Рядом какая-то женщина суетится, не то жена, не то служанка, не то любовница, не то все вышеперечисленное одновременно. У этих баронов попробуй разбери. Хлопочет, охает да ахает, а барон только стонет в ответ, мечется. В нашу сторону даже головы не повернул, хоть когда тролль в комнату входит, волей-неволей внимание обратишь. Совсем, видать, плох…
— Вы звиняйте, у него со слухом не очень стало в последнее время, — объяснился за своего господина ратник, что нас провел в покои барона. И заорал:
— Ваше высокоблагородие, тут это, гости к вам пожаловали!
— Гхо-кхэ-кхэ-сти? — Мутный взгляд барона попытался было сфокусироваться на нашей команде, да не вышло. — Кха-кхие тха-кхие гхо-кхэ-сти?
— Старые и добрые! — вперед вышел Тиналис. — Или ты, старый пройдоха, уже богатыря прославленного не узнаёшь?
— Тхи-налис? Гхо-споди, кха-кхими судьбха-ми? Кхэ-кхэ…
— Да вот проезжал мимо, дай, думаю, в гости к
старому другу заеду! А ты, я гляжу, все помираешь, неужто никак на тот свет добраться не получается?
— Тха вот, тхяж-кхая судьбха тхакая… — отхаркивал барон, хоть на лице его, невиданное дело, появилось нечто похожее на улыбку, — Лек-кха-рства дхай! — приказал он жене-любовнице-служанке, и та послушно влила ему в рот какой-то бордовой жижи — лучше барону не стало, лицо только сильнее побледнело, зато взгляд сфокусировался и речь нормализировалась. — И действительно, Тиналис, кто бы мог подумать! Рад, рад — решил сдержать слово, старика на склоне лет повидать?
— Тебе по этому склону еще катиться и катиться! — усмехнулся Тиналис, будто и не у постели умирающего стоял. — Или не тебя с Брунгвальдова поля полумертвого вынесли, десять тысяч полегло, один ты остался. Или не тебя Лихая Чума в Сартааре стороной обошла? Как сейчас помню — мертвый город и знакомый барон, один-оденешенек, еще бледнее, чем сейчас, по улицам шатается? Или не ты неделю в ледяном море после кораблекрушения проторчал, пока тебя китоловы не вытащили? Так что не прибедняйся, а лучше обними старого друга!
— Я бы рад, Тиналис, да вот видишь, сил подняться даже нет… — горько вздохнул барон. — Видно, на этот раз старуху костлявую мне уже не обмануть, нашла да пришла по мою душу… Ты лучше расскажи, что в мире творится. А то сам знаешь — мы тут в глубинке в своем соку варимся, про свет белый ничего не ведаем…
— Все как обычно, — пожал плечами богатырь, — кто-то воюет, кто-то мирится, кто-то землю пашет, а мы, герои, подвиги совершаем. Вот сейчас на дракона идем с друзьями верными, а так даже не знаю, о чем тебе поведать, старый друг… Вот скажи, ты историю про чунгуйского царя слышал?