Его огонь горит для меня. Том 2

Глава 1

Караван оказался громким словом для четырёх гружёных под завязку мешками телег. Получив плату за проезд, мне предложили выбрать возницу и место в телеге, если таковое найдётся. Вопреки моим ожиданиям, телеги были запряжены большими длиннорогими буйволами, а не талирами.

Буйволы были почти чёрные, лоснящиеся, упитанные и крайне флегматичные. Канава вдоль дороги их интересовала гораздо больше, чем сам тракт. Двигались они размеренно, не напрягая тёмно-серые блестящие бока. Конструкция телеги предполагала перекладину на уровне груди животного, куда возницы крепили торбы с бордовой растительной массой, водой и тёмным сеном.

Дорога до Сарканы занимала местную неделю, то есть двенадцать дней. К концу первого дня я всерьёз задумалась о том, почему мне не сиделось в столице. Второй день я провела на ногах, большую часть времени двигаясь трусцой впереди каравана, чтобы попа не оквадратилась от бесконечного сидения. Жаловаться было не на что — воздух пах сладко и упоительно (это если идти впереди каравана, а не сзади, где пахло свежей сельской жизнью). Каменная дорога быстро оттаяла от снега и была практически сухой, а от длительной быстрой ходьбы мысли обретали ясность.

Первая ясность, которую я обрела, состояла в том, что у меня больше нет дедлайна. Я привыкла мыслить категориями «до свадьбы» и «после свадьбы». Если изначально я планировала из своего путешествия вернуться к концу весны, то теперь я абсолютно свободна и потратить даже дюжину дней на приятную дорогу — это больше не непозволительная роскошь, а моё время для знакомства с этим миром.

Вторая ясность состояла в том, что моё местонахождение скорее всего не имеет значения. Иномирная колдунья может расположиться как в центре столицы, так и в Фуево-кукуево на краю географии. Вполне возможно, что я к ней приближаюсь прямо сейчас.

Третье и самое главное озарение состояло в том, что мои ресурсы не возобновляемые. На данный момент у меня много еды, но сухим пайком я никогда не питалась и с трудом могу сказать на сколько хватит этого запаса. По моим ощущениям — на месяц, не меньше, но это неточно.

Зарабатывать в своём мире я могла пением, здесь публике моё исполнение тоже пришлось по вкусу. Можно даже накинуть баллов за экзотичность, всё-таки инструмент у меня красивый и песни необычные, но тут же и минус, потому что понимать меня могут немногие.

Логично было бы стараться сохранить все свои запасы, в том числе и денежные, а на жизнь и ночлег как-то зарабатывать пением.

Четверо возниц в караване явно скучали. Я решилась на эксперимент, забралась в первую телегу и расчехлила гитару. А дальше немного играла, немного пела. Мои возницы оживились, и даже животные стали двигаться веселее.

— Эх, красиво поёшь, только все не на нашем. Я думал, что варвары на общем говорят, а оно вон что, — первым на контакт пошёл самый молодой из моих спутников, вихрастый крупный мужчина с перебитым носом и грубыми мозолистыми руками. С закатанными до локтя рукавами и богатой шевелюрой, перевязанной тёмной лентой через лоб, он напоминал богатыря. Звали его Расим.

— Это не варварский, а язык того места, где я родилась, — ответила я, перебирая струны. Мои спутники были немногословны, но заметно оттаяли, стали перешучиваться и даже устроили ставки на то, какой буйвол опорожнится первым. Судя по всему, это вообще известная дорожная забава. Я поначалу не сильно оценила интеллектуальный потенциал этого занятия, но к третьему дню вполне втянулась и тоже делала ставки.

Возницы беседовали о своём, я часто вслушивалась в их разговоры в попытках почерпнуть полезную информацию. Круг интересов у нас совпал только в вопросе стоимости ночлега в тавернах. В этой местности пять медяшек за комнату и три за еду, ближе к южной столице общая сумма доходит до пятнадцати. Мои спутники вообще предпочитали ночевать под открытым небом, только вот дожди весной шли часто, поэтому нам предстояла ночёвка под крышей. Кроме того, ближе к Саркане и лихие люди по ночам не дремлют, на постоялом дворе товар будет в безопасности.

У меня появилось очень много свободного времени для размышлений и рефлексии.

Мысли о том, что я убила трёх человек, старалась гнать от себя подальше. Разве у меня был выбор? Однако сердце глухо замирало от того, насколько быстро я превращалась в безжалостного монстра — сначала воткнула кинжал в Ринара, потом убила троих магией. Неудивительно, что такая невеста императору оказалась не по вкусу. Как же быстро с меня слетела наносная шелуха цивилизации.

Вольно или невольно я постоянно возвращалась в размышлениях к Ринару. Его предательство вызывало боль и тоску, но злости почему-то не было. Я подсознательно продолжала искать оправдание его поступку. Интуиция подсказывала, что несмотря на резкость и вспыльчивость, он неплохой человек, и подлость ему несвойственна. Такие, как он, не убивают чужими руками и не втыкают нож в спину. Чуйке своей я привыкла верить, вот и мучилась между несоответствием фактов и чувств. Как я ни старалась взрастить в себе ненависть к бывшему жениху, получалась только горькая обида.

Было немного стыдно за то, что мою семью они вылечили, а я, получается, набрала еды, вещей, денег и исчезла, свои обязательства не выполнив. Из-за этого было, конечно, неловко и тяжело на душе.

Первый дождь, как и было обещано, долго себя ждать не заставил, зарядил уже на следующий день, да ещё с какой силой. Я сидела под навесом в одной из телег, укутанная в свой плащ, кардиган, свитер и Ованеса. Одежда быстро отсыревала, и холодно было невероятно, чему способствовал шквалистый ветер. К вечеру зуб на зуб у меня уже не попадал, поэтому приближающейся таверне я радовалась как родной.

Внутри было тепло и пахло едой, я села поближе к очагу, чтобы согреться. Просторное помещение располагалось на нижнем этаже добротного деревянного двухэтажного дома. Стены были обшиты деревянными панелями и частично украшены росписью. Орнамент был несложным и немного наивным, но общее впечатление это не портило, наоборот добавляло уюта. На улице сгущались сумерки, небо ещё не успело потемнеть окончательно, когда дверь тихонько отворилась, и раздался мальчишеский голос.

— Извините, пустите сироту погреться.

— Пошёл вон, попрошайка. Ох уж мне эти беспризорники, всех клиентов отваживают, но я их не пускаю! — дородная тётка за прилавком сама выглядела так, будто её пускали всюду, но чаще всего к столу. Мне стало жалко мальчишку, и, повинуясь порыву, я вышла на крыльцо. К стене жался худющий пацан, одетый даже не в лохмотья, а в какие-то тряпки, которые и одеждой-то не были никогда. На лице ссадины, ноги босые и в ранах, а взгляд — затравленного зверёныша.

— Привет. Есть хочешь? — вопрос, конечно, глупый, но контакт надо с чего-то налаживать. Мальчишка смотрел исподлобья, на вид ему было лет четырнадцать, ростом почти с меня, глаза огромные и смотрят оценивающе. Говорят, что беспризорники прекрасные психологи и по одному виду человека способны определить исходящую от него опасность. Жизнь — суровый учитель.