А-Два
Шрифт:
Почти столичный житель Куяным Тычканова.
«Уймись, комсомолка, это мещанство!» - рефлексировала Куяным про себя и о себе.
Было, из-за чего: в городе Пушкине ей нравилось намного больше, чем в родном городке. Настолько больше, что даже название последнего вспоминать не хотелось, пусть и про себя. Здесь же, в зеленом предместье Ленинграда, слишком все было толково, соразмерно и замечательно: настоящий город, маленький и интересный, а вовсе никакой не пригород, как ей раньше казалось.
Новый день принес сразу две
Плохая новость оказалась в том, что подавать документы в театральное училище было уже поздно: вовсю шел учебный год, и крепкая дверь приемной комиссии оказалась заперта. Куяным, кстати, подумала, и решила, что начинать сразу с института будет неправильно: мало ли симпатичных и ловких девчонок съезжается в большой город Ленинград со всей немаленькой страны, а навыков, нужных и должного качества, на учебу в институте пока не хватало.
Хорошая же новость ошеломила: жилищный сертификат скромница, решившая поселиться не в шумном Ленинграде, а в тихом Пушкине, обменяла не на комнату и даже не на квартиру. Нет, Куяным предстояло обживаться в целом своем доме, пусть небольшом, но новом и даже красивом.
Оставалось устроиться на работу, ведь в Советской Стране каждый гражданин и имеет право на труд, и обязан трудиться.
Полуденный осенний бульвар был чудо как хорош. Его заливали потоки орбитального света, в ветвях густо рассаженных деревьев шумел легкий ветерок, по идущей вдоль проезжей части аллее прогуливались многочисленные мамочки с детьми, самоходными и в колясках. Куяным улыбалась: детей она, несмотря на годы, проведенные в детском доме именно в качестве ребенка, любила. Мысль о том, что, если все удачно сложится, работать ей надо будет опять же с детьми, радовала.
«Может быть, ну его, это театр вместе с кинематографом, не всем же быть актрисами?» - подумала Куяным. «Чем хуже выучиться на детского доктора или учительницу?»
Подумала и немедленно отругала себя за малодушие: стоило ли ехать через полстраны не куда-то там, а прямо в сам Ленинград, чтобы делать то же самое, что прекрасно можно было устроить и в родных краях?
Еще в поезде, подумав как следует, Тычканова действительно решила пойти, для начала, санитаркой. Слова, сказанные в запале и попытке убедить директрису детского дома, оказались пророческими, хотя никаких нужных способностей у чистокровной орчанки быть, конечно, не могло.
«Санитар — это правильно и почти почетно,» - рассуждала девушка. «Санитар — это почти медсестра, медсестра — почти врач. Уважение, доверие, интересно, опять же. И зарплата.» - последняя мысль была стыдной, и Куяным постаралась ее больше не думать, снова, на всякий случай, обозвав саму себя мещанкой. К тому же, санитаркой можно было устроиться довольно просто: мало кто из коренных жительниц крупного города, избалованных и ожидающих от жизни многого, добровольно шел на такую работу, и самого младшего медицинского персонала иногда не хватало.
«Еще это практика,» - Куяным почти ласково огладила полированный
Идти было недалеко. Частный сектор города Пушкин располагался почти на той же улице, что и искомое заведение, даже работу Куяным нашла, внимательно изучив стенд с объявлениями. Сам стенд стоял почти на самом перекрестке с улицей Красных Артиллеристов, после которого улица Ломоносова странным образом превращалась в бульвар имени товарища Киквидзе.
«Интересно, почему это место называют всего лишь амбулаторией? Тянет на целую поликлинику!» - Куяным притормозила перед тяжелой стеклянной дверью. За стеклом были видны устроившие веселую возню юные пациенты. Пациентов было много, и выглядели они, даже сквозь стекло, совершенно здоровыми, как и абсолютное большинство советских детей. «Наверное, профилактика,» - догадалась девушка.
Внезапно, совершенно диссонируя с безоблачным и беззаботным деньком, в отдалении завыла какая-то сирена: то ли милицейская, то ли пожарная. «Хоть бы учения,» - пугливо подумала про себя Куяным, уже вытягивая на себя оказавшуюся неожиданно тугой входную дверь амбулатории.
Кабинет начальника амбулатории, терапевта высшей квалификационной категории, товарища Семеновой, на привычное начальственное обиталище не походил совершенно.
Впрочем, Куяным и видела-то таких ровно два: в одном владычествовала директор детского дома, второе занимал ответственный товарищ из жилищного комитета, оформивший положенный по закону ордер на новый домик. Те два кабинета были между собой неуловимо похожи, и интерьером, и особой атмосферой серьезной ответственности. Здесь было иначе.
Кабинет был невелик, светел и сильно похож на саму товарища Семенову: женщину немолодую, но тонкую в кости, очень симпатичную и улыбчивую. «Вот кому в актрисы надо было!» - немного позавидовала Куяным. Мысль о том, что сама она пытается свернуть куда-то не туда, посетила ее уже во второй раз за день.
Девушка почти нахмурилась, но взяла себя в руки, и, вместо недовольной гримасы, изобразила нервную улыбку.
– Не переживайте, Тычканова, - лучезарно улыбнулась товарищ доктор.
– Я ведь уже видела Ваши документы, и уже созвонилась с директрисой детского дома. Все у Вас нормально, оценки отличные, комсорг же школы и вовсе выдал Вам такую характеристику, что хоть прямо сейчас на центральное телевидение!
«Знает,» - подумала Куяным. «Ну и что? Тоже труд, тоже честный, тоже ответственный. Ничего.»
– А я ведь бывала в Ваших краях! По распределению, три года работала и жила, потом вот вернулась.
– Заведующая снова улыбнулась, еще ярче, чем перед этим.
– Токтагул, Тоо-Ашуу... Даже говорить немного по-вашему выучилась, правда, забылось все давно.
Очевидно хорошее настроение доктора оказалось настолько заразительным, что Куяным вмиг выбросила из головы все странные мысли, и улыбнулась уже по-настоящему: искренне, весело и почти не показывая клыков.