А этот пусть живет
Шрифт:
– Ну а кто забрал из банка бриллианты? Сбитнев?
– спросил Митин без особого, впрочем, интереса.
– Он самый. Забрал и сдал их следствию.Только это оказались не дорогие бриллианты, а дешевые стразы. Подменил их, конечно, не полковник, а прохиндей Пухов, воспользовавшись смертью подельника - все претензии, мол, к покойнику! Впрочем, вариант, что Самохин изначально положил в банковскую ячейку поддельные драгоценности, тоже не исключен, на нем и настаивает Пухов. Так или иначе ваше с Ликиной свадебное путешествие без финансового обеспечения в виде контрабандных бриллиантов закончилось бы, так и не начавшись. Выходит, тебе, мой друг, в очередной раз повезло.
– И Крутилин как-то нехорошо подмигнул своему однокашнику.
Тот
– А что же полковник? Как он отреагировал, когда все это узнал?
– Ему не довелось узнать все. Ему хватило и того, что я ему рассказал сразу после похорон Сережи Курского.
– Говори яснее!
– нервно потребовал Митин.
– Не считая первого знакомства в ресторане "Южный вечер", я общался с Курским дважды: во время ночного обыска на квартире Козлова и на следующий день совершенно конфиденциально в небольшом кафе. При первой встрече мы в основном прощупывали друг друга, а при второй - нашли с ним общий язык и открыли все свои карты. Он мне рассказал, как, по его мнению, произошло убийство человека, найденного в козловской машине. Сергей воспроизвел схему преступления, как потом выяснилось, довольно точно, но я, захваченный, в первую очередь, поисками громадной партии наркотиков, в тот момент отнесся к его версии не слишком внимательно. И тут он предложил мне свою помощь: лейтенант хотел лично расколоть Фомичева на предмет местонахождения героина. Тогда мы оба считали, что гаишник в той или иной степени причастен к наркотрафику. И я, как последний придурок, одобрил его самодеятельность в надежде, что это мне действительно поможет. Я только в очередной раз попросил ничего не говорить о нашем сотрудничестве полковнику Сбитневу, которого считал настоящим дуроломом. Причем дуроломом бескорыстным и ининциативным, то есть втройне опасным. Ну а что произошло дальше, ты знаешь... Отмечу только, что убийство Фомичева формально так и осталось нераскрытым, лишь озвучили версию, будто гаишнику отомстил кто-то из обиженных им водителей. А смерть Фомичева Курскому вряд ли бы спустили, поскольку он действовал в нарушение всех инструкций. Сергей, конечно, понимал это и перед тем, как сесть на нары, хотел довести расследование до конца. Но сейчас я думаю, что, повинись он перед Сбитневым, тот изыскал бы возможность его прикрыть, однако Курский оказался слишком горд. С другой стороны, не продолжи он самостоятельное расследование, то не появился бы Сергей на пороге гаража актрисы в пиковую минуту. Тебе в очередной раз повезло. Ведь твоя жизнь, Костя, в сущности, висела на волоске - Ликина уже плохо контролировала своего озверевшего братца, а поскольку ты, с его точки зрения, являлся лишним в этой компании, Леха Жук наверняка только и ловил момент, как посадить тебя на перо.
– Вообще-то было похоже на то, - мрачно заметил Костя.
– Конечно, Сбитнев стрелял в Серегу, вроде как и его избавляя от мучений, и тебя от зоны...
Митин подскочил на лавочке:
– Так ты и это знаешь!
– Знаю, Костя, знаю. Хотя о своем выстреле в Курского ты в детективчике-то, видимо на всякий пожарный, умолчал: хоть и фамилии изменил, и место действия, но мало ли... Я ведь сказал тебе, что за Ликиной пусть и достаточно избирательно, но наблюдение все же велось. Одну из секретных камер воткнули туда, где спрятать ее оказалось легче всего, - в гараж актрисы.
– И, увидев, как фатально изменилось лицо собеседника, Крутилин поспешил его успокоить: - Не дергайся, Костя, эту пленку я, просмотрев ее, сразу же уничтожил, так что дыши ровно. На чем я остановился?.. Да... Но этим выстрелом Сбитнев спасал и самого себя от позора. Ведь он публично называл Курского - единственно порядочным и самым толковым сыщиком в своем управлении, и делал это каждодневно. Сбитневу и подумать было невозможно о том, что тайна убийства Фомичева откроется и лейтенанта объявят "оборотнем в погонах". Полковник, кстати, по-настоящему любил Серегу, любил классической любовью отца и действовал в гараже Ликиной вполне в духе Тараса Бульбы: я тебя породил - я тебя и убью. Сбитнев расправился с Курским как с предателем. Тебя, Костя, может быть, утешит тот факт, что твой выстрел в Серегу оказался несмертельным - он бы выжил, что и подтвердила судебно-медицинская экспертиза.
– Именно о настоящей причине прихода Курского к Фомичеву и видеокамере в гараже Ликиной ты и рассказал Сбитневу после похорон Сергея?
– глухо спросил Митин.
– Так точно.
– И что же полковник?
– Вон его могилка!
– Крутилин ткнул пальцем куда-то вбок.
– Третья отсюда.
– Сбитнев покончил с собой?!
– ахнул Костя.
– Да, стрелял в себя и не промахнулся. Твердая была рука у мужика, ничего не скажешь. А вместо предсмертной записки Николай Ильич оставил рапорт о своей отставке. Ну а потом в моем ведомстве, кое-что пронюхав по данному делу, и за меня взялись. Пришлось сознаться, что я без санкции сверху сотрудничал с Курским, и на меня навешали всех собак. Слишком уж много трупов в этом деле образовалось. И вот нашли крайнего - мне пришлось уйти.
– А на могилку полковника Сбитнева кто-нибудь цветы кладет?
– после паузы спросил Митин.
Крутилин пожал плечами:
– Сходи, поинтересуйся... Как, черт побери, все-таки жизнь по-идиотски устроена!
– всплеснул он возмущенно руками.
– Во всей этой истории оказались замешены не один десяток людей. Почти все они в своем деле были профессионалами, ставили перед собой какие-то цели и пытались их добиться. И где же эти люди теперь? Большинство из них погибло, а остальные, - он тяжко вздохнул, - серьезно пострадали. А кое-кто, - Крутилин взглянул на своего собеседника, - просто сидел, сложив руки на яйцах, и все приходило к нему само собой.
– Как странно, - задумчиво произнес Митин, проигнорировав последнюю реплику Михаила, - и Саша Ликина, и Серега Курский, да и Николай Ильич Сбитнев - хорошие, честные люди, а вроде как сами поубивали друг друга. Почему же так произошло, а, Миша?
– Да я ж о том и говорю! Потому что на дворе - такая дурацкая жизнь, а у нас, ментов, - такая дурацкая работа! Вот, собственно, и все.
– И Крутилин, в очередной раз неприветливо покосившись на Митина, добавил: - Но тебя, мой друг, все это, конечно, совершенно не касается.
– После минутного молчания он вновь заговорил: - Вот ты, Костя, интересовался могилой Сбитнева, а где упокоена Саша Ликина тебя, что ли, совсем не интересует?
– Брось, Крутилин!
– мрачно отозвался Костя.
– Мы оба с тобой знаем, что происходит с невостребованными телами, а близких родственников у Саши не было...
Михаил, вроде как устыдившись, примолк, но через минуту заговорил снова:
– И все-таки... Тебя такая женщина любила, Костя... Неужели у тебя в душе ничего к ней не осталось?
Костя воздел глаза к небу:
– Ты знаешь, все-таки уже год прошел, а иногда так душа ноет... И у меня ведь ничего в память о ней не имеется, даже плохонькой фотографии. Иной раз думаешь, все бы в жизни отдал за какой-нибудь снимок Саши, хоть с ее паспорта...
– Ребятки!
– вдруг вновь послышался голос Раи, на этот раз более чем любезный.
– Что ж вы выпиваете совсем без закуски? Я тут на рыбный рынок сбегала и принесла вам кое-что.
– Она стала разворачивать сверток из плотной бумаги.
– Вот лещ к пиву, вот рыбка красная, вот селедочка малосоленая. Селедка-то какая - жирная да с икорочкой! Ты куда смотришь, Костя?
А смотрел Константин Митин на бумагу, в которую оказалось завернуто все это добро. Она представляла собой старую театральную афишу, и на ней был изображен прекрасный и загадочный образ древней египетской царицы Клеопатры.