А говорят, Кювье
Шрифт:
Интересно, думаю, что Реставратор допишет к этому документу. Что к нему можно дописать, если документ-то исчерпывающий?
– Ну что, - спрашиваю Лаврентьева, -
А у Лаврентьева вид смущенный - ясное дело, опростоволосился со своими затеями.
– Я, - говорит, - не ожидал даже, Трофим Фомич. Тут что-то не то получилось.
Не ожидал он. Зато я ожидал.
– Ну ладно, - говорю, - давай посмотрим, может, что дельное.
– Да и смотреть нечего, - говорит Лаврентьев.
– Какая-то ерунда. Если не забудете, годика через три я вам это покажу.
Ну, ничего так ничего. Ерунда так ерунда. На том мы тогда и порешили.
Долго ли трем годах на спокойной работе проскочить? И вот мы снова сидим с Лаврентьевым друг против друга. Напомнил он мне о своем обещании и протянул толстенную папку. Открыл я ее и первой увидел ту самую мою рабочую записку, которую я Лаврентьеву в Реставратор давал вводить. А дальше - замелькали докладные, стенограммы, приказы - словом, вся моя деловая переписка за последующие годы. И не только моя. Но и института с министерствам, и между министерством и Академией наук. И фамилия Лаврентьева мелькает в них все чаще. Знакомые, знакомые все бумаги. И все ближе, все ближе даты. И вот... вот и тот самый приказ по институту. Месячной давности. Все, точка в точку. Прав был тогда Витя Лаврентьев, что не дал мне эту продукцию Реставратора. Засмеял бы я его. Да и не я один. Кто бы мог поверить, что через три года Витя Лаврентьев, старший инженер моего отдела...
– М-да, - хмыкнул я.
– Вот видите, Трофим Фомич, - сказал директор института Виктор Александрович Лаврентьев и поднялся, протягивая мне руку через зеленое сукно стола. Я понял, что директору некогда.