А может?..
Шрифт:
— Кстати, про конфеты, — вспомнила Аккола. — Эми, у нас на первом этаже есть несколько твоих любимых «Киндеров». Хочешь?
— Да! — с энтузиазмом воскликнула девочка.
— Амели, только немного, — успел напомнить ей отец, но, кажется, девочка уже не слышала его, когда за руку с Кэндис шагала по направлению к выходу.
— Она так выросла, — с улыбкой сказала Нина, проводив её взглядом.
— Самому не верится, — кивнул Александр, — казалось, только вчера я узнал о том, что у меня есть дочь, а теперь ей уже три года, и мне хочется отгонять от неё этих Джорданов, которые дарят ей конфеты. И плевать, что у них нет передних зубов и им самим не больше четырёх лет, — усмехнулся парень.
— Вот
— И не говори.
Ребята помолчали секунд двадцать, но затем, внимательно посмотрев сестре в глаза, Александр спросил:
— Ну, как настрой?
— Самый лучший, — улыбнулась Нина. — Знаешь, Сандро, мне сегодня кажется, будто бы я попала в сказку… Летний Ковингтон, белоснежное платье, рядом — близкие и друзья. Только одного не хватает, — в этот момент девушка заметно погрустнела и, взглянув на одну из фотографий, стоявших на комоде, взяла её в руки. Снимку было около трёх лет. На нём были изображены они с Александром и их родители. Такие улыбающиеся, беззаботные, счастливые… Кажется, на этом фото остановилось время, и теперь в сердце Нины отец и мать навсегда остались такими, как на нём. — Я так хотела, чтобы в этот день мама и папа были рядом, — прошептала Нина, поджав губы, и почувствовала, как на глаза выступают слёзы.
Александр приобнял сестру.
На фото в рамке в руках у Нины упали несколько слезинок.
— Нинс, — брат взял в ладони лицо девушки. — Посмотри на меня. Давай отпустим все эти мысли?.. Я уверен, мама и папа не хотели бы, чтобы ты плакала в такой день. Они будут всегда рядом с нами, слышишь? — прошептал он. — Даже если мы их не видим, они знают обо всём. И они счастливы за тебя, я знаю это.
Добрев аккуратно вытерла слёзы и молча кивнула.
— Всё будет хорошо, — произнёс Сандро.
Постепенно к кафедральному собору начали стекаться гости: рядом с ним очень скоро практически не осталось парковочных мест — все были заняты автомобилями разного класса. Когда до начала церемонии оставалось всего-ничего, течение каждой секунды Йен ощущал очень хорошо: ему хотелось поскорее увидеть Нину. Он стоял у алтаря и от волнения, кажется, не мог пошевелиться, так что Пол наклонился к нему и шутливо произнёс:
— Смолдер, ну сделай лицо попроще. А то прямо как на инаугурации президента в роли этого самого президента.
Но эмоции Йена обострились до такой степени, что, кажется, сейчас он не слышал половины того, о чём ему говорили друзья, а всё происходящее видел лишь сквозь какую-то пелену.
Когда Нина под руку с братом переступила порог храма, ей показалось, будто бы она попала в другую реальность. На огромных сводах и стенах величественного собора играли солнечные лучи, переливаясь на невероятной красоте витражах, принимавших самые разнообразные оттенки. Алтарь был украшен свежими белоснежными пионами, бальзамический запах которых смешался с воздухом, пропитанным церковным фимиамом. От таких ароматов с непривычки начинала слегка кружиться голова. Нина подняла голову и у алтаря увидела Йена. В строгом костюме излюбленного тёмно-синего цвета, который сидел на его атлетичной фигуре, как влитой, и особенно хорошо сочетался с его белой рубашкой и чёрным галстуком, по обыкновению, немного взлохмаченными волосами, он казался ей самым красивым мужчиной на свете. По левую руку от Йена расположились подружки невесты в лёгких платьях лимонного оттенка, добавлявших свежести и яркости этому поистине летнему празднику, — Кэт, Торри и Кэндис. Справа от него стояли его друзья в строгих чёрных костюмах, но их эмоции им совершенно не соответствовали: Пол, Джо и Мэтт не переставали широко улыбаться, и, когда смотришь на трёх этих радостных парней, хочется улыбаться и самому, забыв обо всех формальностях торжества.
Конечно,
«Как же ты красива», — мысленно шепнул будущей жене Йен.
Он не сводил с неё взгляд, пока она вместе с Сандро медленно шла к алтарю, и ему казалось, что он заколдован её красотой: такой невероятно чистой и нежной, но при этом — притягательной и сочетавшейся с её сексуальностью. Её походка была уверенна и грациозна, а во внешности, или, быть может, в манере подавать себя, чётко прослеживалось что-то аристократичное. И, только взглянув на Нину, можно было понять: это знающая себе цену взрослая женщина. Но всё-таки что-то оставалось детское и наивное в глубине этих шоколадных глаз, а может быть, в каждом её робком движении и взгляде, когда она оказывалась рядом с Йеном. И увидеть это было под силу, кажется, ему одному. Он — наверное, единственный человек на свете, который всегда видел её настоящую.
— Я так тебя ждал, — еле слышно выдохнул Сомерхолдер, когда Нина оказалась рядом с ним.
Он ждал её не только в этот день у алтаря. Он ждал её всю свою жизнь.
Она ничего не ответила, а лишь застенчиво улыбнулась. С этого момент ход времени для них обоих совершенно потерял значение: им казалось, будто бы в этом, каком-то невообразимом, волшебном мире они остались только вдвоём. Они смотрели друг другу в глаза, и все мысли уходили из головы, оставляя только обнажённые до предела чувства, так томительно, но приятно обжигавшие изнутри. Каким чудесным им казался этот миг спустя годы и после всего того, что с ними происходило… Они были вместе уже девять лет, но им казалось, что каждый день, проведённый друг с другом, — первый. Они узнавали друг друга, изучая своего любимого человека, кажется, влюбляясь в каждую новую грань его души лишь сильнее.
Конечно, Кэт была права. Этот день стал для них лишь началом.
Отдалённо Нина слышала молитвы священника, церковные песнопения, но чувство реальности вернулось к ней лишь тогда, когда Йен коснулся её руки своей тёплой ладонью, бережно надевая ей на палец обручальное кольцо из белого золота с мелкой россыпью бриллиантов. На внутренней стороне обоих колец была гравировка: латинская фраза «Hoc erat in fatis», что в переводе означает «Так было суждено». После всего того, что между ними происходило все эти годы, после того, как судьба, несмотря на предательства и боль, обиды и непонимание, возвращала их друг другу, они верили в то, что были обещаны друг другу кем-то свыше.
Нине показалось, что сердце пропустило несколько ударов, когда, с благословения священника, Йен взял в ладони её лицо и с нежностью прикоснулся к её губам, оставив на них привкус мяты, так хорошо знакомый ей. В эти минуты Нина смогла тихо произнести лишь три слова. Но в них, тем не менее, отражалось всё, что она сейчас чувствовала.
— Я тебя люблю.
— Обичам те, — с улыбкой по-болгарски со свойственным американским акцентом шепнул Йен, словно бы желая показать Нине, что теперь он хочет делить с ней всё близкое для неё. Затем он аккуратно прикоснулся губами ко лбу девушки. Фотограф успел запечатлеть этот момент, и, кажется, это фото стало самым трогательным из тысячи других, сделанных в этот день.