А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»

Драбкин Артем Владимирович

— Подчинялись беспрекословно?

— Не всегда. Были, как говорили, «нарушения оперативного характера»: даешь приказ, и тут ротные начинают рядиться, пойду — не пойду, правильно — неправильно, надо — не надо. Но я научился их быстро в «нужную кондицию» приводить, такой опыт уже был. Есть еще один нюанс. Я пришел в батальон старшим лейтенантом, а у меня двумя ротами командовали капитаны, кадровые, еще довоенной выучки. Они поначалу пытались характер показать, но вскоре сникли… Авторитет на фронте зарабатывается в бою. В первых же боях я сам несколько раз повел батальон в атаку. Пришлось показать свою лихость на грани безрассудства. Уже после этого дискуссий на тему «Кто в доме хозяин?» в батальоне не возникало.

— Уходя в новый батальон, Вы взяли кого-нибудь с собой из своей прежней роты? Многие комбаты рассказывают,

что забирали с собой на новое место службы старых надежных и смелых товарищей.

— Нет, мне не разрешили. Прибыв в батальон, я, пройдя вдоль строя, отобрал несколько человек, все с Северного Кавказа. Глаз у меня был уже наметанным. Ребята смелые и беспощадные. Верные мне люди. «Личная гвардия» комбата. Они стали моей «группой быстрого реагирования», отделение автоматчиков. Если в какой-то роте во время боя солдаты не могли продвинуться вперед или начинали отступать, я сразу посылал в эту роту кого-нибудь из своей «личной гвардии». И эти люди спасали положение. Не удивляйтесь, но подобная практика создания «личного резерва» была принята во многих стрелковых батальонах.

— Почему для спасения ситуации в бою не использовались офицеры штаба батальона?

— Перед возвращением батальона на передовую у меня вдруг «срочно и внезапно» заболел замполит. На следующий день под каким-то предлогом смылся в тыл начальник штаба — старший адъютант. Доложил командиру полка, что у меня даже заместителя нет. В ответ услышал от Мараховского: «Держись, ты у нас и без помощников справишься». За четыре месяца моего командования батальоном так мне и не прислали офицеров на пустующие штабные вакансии. Так кого мне было посылать в стрелковые роты в критические моменты, когда ротные офицеры вышли из строя? Или сам шел, или свою «гвардию» кидал закрывать прорыв или поднимать в атаку.

— Численный состав Вашего батальона?

— В лучшие времена доходило и до 700 человек, считая приданные батальону подразделения. Пятьсот человек в батальоне считалось на фронте полной комплектацией. Иногда после боя в батальоне оставалось меньше двухсот человек. Всякое бывало. В батальоне три стрелковые роты, в каждой по 100 человек. Пулеметная рота. Это еще семьдесят бойцов при полном штате. Минометной роты у меня не было, но был минометный взвод, примерно 20–25 человек. Был в батальоне и свой разведвзвод, это где-то 15 человек. Далее — взвод связи, саперный, медицинский и хозяйственные взвода. В батальоне была приданная батарея 45-мм орудий и постоянно находилась рота ПТР — 12 ружей, вместе это еще 80–100 солдат и офицеров. Вот и посчитайте, сколько народу находилось под командованием. Должность комбата — это огромная ответственность на плечах. За жизнь людей, за выполнение боевой задачи. За все, что происходит, спрос в первую очередь с комбата.

— Какие потери понес Ваш батальон в летних и осенних боях 1943 года?

— Когда мне раньше задавали этот вопрос, то я всегда отвечал: «Потери были терпимыми, больших потерь не было», сравнивая убыль личного состава в батальоне с потерями под Сталинградом. Но как-то задумался. Начиная с июля 1943 года полк все время вел тяжелейшие наступательные бои, прогрызая немецкую оборону в направлении на Невель и Полоцк. В сводках Информбюро эти сражения называли «бои местного значения». И я вдруг посчитал, что каждый день батальон терял по пятьдесят человек убитыми и ранеными. И мне стало горько на душе… Получился в процентном соотношении почти тот же Сталинград.

— Как Ваш батальон обеспечивался питанием и боеприпасами?

— Боеприпасов хватало. Часто и успешно использовали трофейное оружие. Очень ценились немецкие автоматы и пулеметы. В каждом батальоне была своя «заначка» из нескольких пулеметов МГ. С питанием всегда были проблемы. Под Сталинградом иногда по ночам приносили поесть в термосах, но нерегулярно. Этого хватало «по ноздри и выше», из-за страшных потерь едоков под вечер оставалось мало. А когда не могли доставить термоса на передовую, мы питались сухарями или тем, что находили у своих и немецких убитых в вещмешках и ранцах. А в сорок третьем году вроде кормили уже сносно… Но если честно сказать, то были периоды по две-три недели подряд, когда мы просто голодали… Как-то партизаны бригады им. Сталина провели нас в немецкий тыл, и внезапной атакой на рассвете мы захватили станцию Хорны. На путях стоял эшелон с продовольствием. Был отдельный вагон, набитый фанерными ящиками с деликатесами, подарками для офицеров вермахта.

Другой вагон был до потолка заставлен ящиками с вином. Вот здесь мои бойцы впервые за долгое время отвели душу. Комполка узнал, что мой батальон захватил богатые трофеи, сразу вышел на связь и вдруг ласковым голосом спрашивает: «Комбат, почему трофеями не делишься?» А я привык, что комполка только орать и материться умеет, а тут, как в сказке, «человеческим голосом заговорил». Никогда не было проблем с выпивкой. Из-за высоких потерь в батальоне всегда были излишки спирта. И как только наступало временное затишье, из тыла полка приходили «в гости» — или ПНШ, или уполномоченный СМЕРШа, или кто-то из политруков, чтобы выпить вместе с офицерами батальона «за грядущие боевые успехи». Пили на передовой много, чего греха таить. Вообще, мат и пьянство на фронте были почти нормой — ненужной, но неизбежной частью войны…

— С партизанами часто приходилось взаимодействовать?

— Нет, только один раз. Но вот партизанскую работу видеть пришлось. Пошли под Невелем в немецкий тыл вдвоем с офицером-разведчиком. Видим, разбитый немецкий эшелон, с танками пущенный под откос. Порадовались. Представляете, сколько наших солдатских жизней сохранили эти партизаны-подрывники!

— Вы упомянули о рейде батальона в тыл врага. Можно услышать подробности и детали рейда?

— По данным разведки, немцы должны были на нашем участке начать отход по шоссе, чтобы избежать полного окружения. Зашел с усиленной ротой в немецкий тыл, «оседлали» дорогу на запад. Бойцы залегли по обе стороны шоссе. Нас предупредили, что, возможно, в отходящей немецкой колонне есть несколько танков. Я с ружьем ПТР залег фактически прямо на шоссе. Появилась колонна, впереди шла легковая машина с немецкими офицерами. По ней из ПТР ударил, и по этому сигналу мы начали бой. Немцев поддержали их минометчики, но, невзирая на сильнейший обстрел, мы смогли нанести большой урон отступающим немцам. Больше сотни немцев было уничтожено.

— Как бойцы Вашего батальона относились к солдатам и офицерам, служащим в тыловых подразделениях полка?

— Отношение бойцов к «штабным» было пренебрежительным. Полтора-два километра расстояния между окопом переднего края и штабом полка заранее делили нас на «живых и мертвых», на тех, кто еще порадуется жизни, и на тех, кому уже следующим утром лежать в братской могиле. «Наградной вопрос» тоже играл немаловажную роль в антагонизме между теми, кто действительно воевал, и теми, кто «обеспечивал боевую деятельность». В штаб полка приходишь, все орденами увешаны. Представишь своих бойцов к наградам, а в штабе — извините за выражение — «хрен кому чего дадут!». За рейд в немецкий тыл я всех своих отличившихся бойцов представил к медалям «За отвагу». Никто из солдат, к сожалению, не получил никаких наград. Я за время боев успел получить орден Отечественной войны 1-й степени, орден Красной Звезды и медаль «За оборону Сталинграда».

— Бои под Полоцком — малоизвестный, но очень кровавый эпизод войны. Что запомнилось из тех боев?

— Под Полоцком мы меняли обескровленную часть на передовой. Рано утром командир полка проводил с офицерами рекогносцировку. Каждый из нас немного волновался перед боем. Скрытно пробрались на небольшую высотку, рассматривали местность сквозь дымку рассеивающегося тумана и слушали указания командира полка. «Первый батальон, — ставил он задачу, — наступает в полосе — слева — край лощины, справа — одиноко стоящее здание. Второй батальон…» В этот момент вражеская мина, со свистом пролетев над нашими головами, разорвалась в тридцати метрах позади нас. Не успел комполка обозначить полосу наступления для второго батальона, как другая мина вздыбила землю, не долетев до нас метров сорок. Стало понятно, что вражеский корректировщик засек нашу группу и сейчас нас накроет третьим выстрелом. Мараховский дал команду «Рассредоточиться!». Я со своим товарищем, молодым капитаном, прибывшим к нам на пополнение из 23-го СП 51 — й СД, отбежал метров двадцать вправо и залег на той же высотке. Свиста мины, летевшей в нашу сторону, я не слышал, зато услышал рядом с собой оглушительный взрыв и тут же был осыпан комьями земли. Когда чад и гарь от разрыва мины рассеялись, я посмотрел на то место, где только что лежал мой товарищ, но его не увидел. И когда огляделся вокруг, то сзади на сучьях деревьев увидел часть ноги с сапогом и внутренности, раскачиваемые ветром. Мой друг был разорван на куски прямым попаданием мины. Так для меня начались бои под Полоцком… А дальше — сплошная кровь…