А мы с тобой не чужие
Шрифт:
Мама хватает меня за руку и заталкивает в лифт почти насильно. Жмет на кнопку и двери лифта захлопываются.
— Ты смотри, вцепился, паразит, — качает головой. — А ты, Даня, не расстраивайся. Мы с дедом на дачу собирались, так что вместе поедем. Шашлык пожарим, на пруд на рыбалку с дедушкой сходите. А еще там аквапарк рядом. Обязательно сходим!
Мой папа сосредоточенно молчит. Данька трет мокрые от слез глаза, стараясь не плакать, но выходит плохо.
А я уже ничего не понимаю. Мне хочется лечь на пол прямо здесь, в подъезде, закрыть глаза и не шевелиться.
Новиков
— Андрей… Андрей Игоревич, — кто-то трогал его за плечо. Новиков с трудом разлепил глаза. Сразу не сориентировался, где находится. В последние дни все смешалось из-за мамы. То в хосписе ночевал, то дома.
Очертания в полумраке говорили о том, что это хоспис.
Спустя мгновение сон отпустил, и он понял – его будит дежурная медсестра.
— Вы просили вас разбудить в начале шестого, — тихо произнесла она. — Сейчас пять ноль пять.
— Спасибо, — он кивнул. Всунул ей купюру, кажется, пятьсот рублей и провел по лицу рукой, отгоняя сон. Девушка благодарно кивнула и быстро вышла.
Андрей сел на койке и тут же почувствовал ноющую боль в груди. Чертыхнулся мысленно в адрес охраны Сухорукова. Били его по-настоящему, не жалея, и сейчас сквозь боль проступала глухая ненависть к мужу Даши. Некоторые люди считают, что им все можно. Этот был именно из таких. Шел по жизни с пренебрежением, играючи, и не считался с остальными. «После нас хоть потоп», — это как раз про Сергея Сухорукова.
Сегодня Новиков хотел успеть заехать домой. Переодеться, принять горячий душ и по-человечески позавтракать – не на бегу, всухомятку, а так, как это должно быть у декана любимого факультета и мастера ораторского искусства: на собственной кухне яичницей с беконом, чашкой ароматного кофе из натуральных кофейных зерен и видом на утренний город, который открывался из большого панорамного окна на кухне.
Урвать у жизни этот маленький кусочек комфорта и блаженства, прежде чем он снова окунется с головой в страдания умирающей матери сейчас было насущной необходимостью, чтобы не свихнуться окончательно.
Так бывает, когда жизнь лишает тебя привычного комфорта, и ты оказываешься один на один с болезнью близкого человека. Привычные вещи становятся недостижимы, и о них мечтаешь.
Андрей не сдавался. Он сделал для матери все, что мог бы сделать любящий сын.
Врач сказал, что ей осталось совсем недолго. Что время идет не на недели, а на дни. Что надо крепиться. Андрей крепился, платил врачам деньги и ночевал рядом с матерью. Он бы мог забрать ее домой, но здесь были врачи. А дома за ней будет некому присмотреть.
Поднявшись, он быстро оделся и пошел к матери. Она спала.
— Доктор сказал, что ваша мама проспит до обеда, ей дали снотворное, — заглянула в палату та самая медсестра, что приходила его разбудить. — Ночь выдалась беспокойной, она все время металась.
— Хорошо. После обеда я вернусь, — кивнул Андрей.
Подошел ближе и с нежностью поцеловал мать в щеку.
— Отдыхай, мам. Я только заеду домой, потом
Его автомобиль бизнес-класса влился в поток машин на перекрестке. И будто не было хосписа с его стерильной чистотой и оглушительной тишиной. Здесь, на дороге, бурлила другая жизнь – агрессивная, деловая, настоящая. Все куда-то спешили в это раннее, почти осеннее утро.
Поднявшись на лифте в свою квартиру, Новиков первым делом отправился в ванную комнату. Долго стоял под струями душа, хмуро осматривая ссадины, оставшиеся от ударов охранников Сухорукова. От стычки у входа в институт у него остался весьма неприятный осадок. А еще неприятнее было то, что из полиции Сергея очень быстро отпустили. Как будто он и не совершал ничего противоправного. Может, написать заявление? Потрепать нервы товарищу Сухорукову? Нет, не хочется тратить на него свое драгоценное время.
После душа, закутавшись в длинный черный халат, Новиков долго стоял у панорамного окна на кухне с чашкой кофе в руках, любуясь на город. Когда искал недвижимость, его подкупило это окно. Из него город было видно, как на ладони.
Мысли снова и снова возвращались к вчерашнему конфликту. На самом деле Андрей уже давно смирился со своей болезнью под названием Дарья Сухорукова. Как-то однажды мать сказала, что если человек встретит свою половинку, то сразу это поймет, с первого взгляда. Когда Даша вошла в аудиторию, Андрей взглянул на нее и подумал, что уж она точно не может ею быть. О, как же она его раздражала! Мямлила невпопад под дружное закатывание глаз преподавателей, не замечая насмешек за своей спиной. А потом Андрей случайно увидел, как после очередного разноса она украдкой плачет у окна в пустой аудитории, и что-то сломалось. Он ею заболел.
Он засыпал и просыпался лишь с одной мыслью – снова увидеть Дашу. Ее не хотели оставлять в институте. После позорной защиты докторской, на ученом совете ректор был категорически против такого работника, как Дарья Сухорукова. И тогда Андрей впервые встал на ее защиту. Сказал, что без Сухоруковой в институте он работать не останется. На самом деле он очень рисковал, ведь пошел ва-банк. Никто не предлагал ему другого места, и в случае провала работу потеряла бы не только Даша. На улице оказался бы и Андрей.
Высшие ученые умы поскрежетали зубами, но терять такого сотрудника, как Андрей Игоревич Новиков, внезапно не захотели. Он стал доктором наук, его лекции по ораторскому искусству имели оглушительный успех, и факультет бы не пережил потери молодого, амбициозного декана.
Ее оставили. Хватаясь за головы, выделили ставку. Через некоторое время выяснилось, что, несмотря на отсутствие ораторского таланта и присутствие в ее жизни богатого мужа, Дарья Сухорукова ответственна, порядочна, и на нее можно положиться. Ее загрузили методической работой и дали самый маленький спецкурс, по итогам которого надо было всего лишь выставить студентам зачет.