… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Помимо зарплаты, отец ещё подрабатывал ремонтом телевизоров, от которых даже мастера из телеателье отказывались.
Раза два в месяц соберёт после работы свою пузатую дамскую сумку из зелёного кожзаменителя с тестером мультиметром, паяльником, запасом деталей и прочей оснасткой и уйдёт до поздней ночи.
Потом приходит – подвеселелый, с троячкой заработка. На выговоры мамы – резонный ответ: «а ты меня поила?»
Иногда процедура затягивалась на
В первый отец возвращался домой трезвым, без трёхрублёвки и без своей сумки – она оставлена у клиента до окончания ремонта.
Особо сложные случаи привозили нам на хату.
Отец ставил сдохший телевизор на столе, под единственным окном комнаты, снимал с него коробку, что отправлялась на шифоньер, оставляя лишь нутро из электронной трубки и скелета панелей с электролампами.
Он переворачивал его и так, и эдак, приговаривая:
– Ну, чего ж ты хочешь-то? А? Родной?
Среди ночи я просыпался от резкого шипенья – отец, при свете настольной лампы, добился, чтоб по экрану забегали полосы развёртки:
– Так вот чего ты не стреляла? Не заряжена была!
Потом мы пару дней смотрели отремонтированный телевизор – у того экран пошире, чем у нашего – пока не заберёт владелец, уже было поставивший крест на своём телике.
Всё-таки, не зря отец мой делал подшивки из журнала «Радио».
Мама тоже хотела поменять работу, но никак не получалось найти другую.
Отец и ей помог устроиться в КЭМЗ. Отремонтировал безнадёжный телевизор начальнику отдела кадров, а когда тот заговорил о плате, отец сказал, что денег не хочет, а пусть примут на завод его жену.
Отдел кадров ответил:
– Приводи.
Мама сперва не поверила – за полгода до этого тот же самый начальник наотрез говорил, что рабочих мест нет.
Когда родители пришли вдвоём, начальник предложил маме пойти в прессовщицы: работа сдельная, зарплата от выработки – ниже ста рублей они не получают.
Когда мама вышла в другую комнату писать заявление, начальник засмеялся и сказал отцу, что он её помнит, но тогда подумал, будто она беременная.
Беременных на работу брать ему не позволяется – месяц поработает, а потом плати ей целый год декретные. Его за это по головке не погладят.
А это оказывается у неё просто комплекция такая.
Так мама стала прессовщицей – засыпала спецпорошки в формы деталей и включала нагревательный пресс.
Она работала в две смены; неделю в первую: с восьми до пяти; неделю во вторую: с пяти до полпервого ночи – перерыв укор'oчен.
Летом от пресса адская жара, да и формы тяжёлые – пойди поворочай.
После полуночи трамваи ходят очень редко – пока дождёшься, чтоб доехать от КЭМЗа до Переезда.
Но самое страшное, когда приходится прессовать детали из стекловаты. Она пробивается сквозь рабочий халат, а потом – зуд по всему телу. Даже душ после работы не спасает.
Зато в нашей хате и во дворе появилась масса всяческих коробочек и финтифлюшек из пластмассы разного цвета.
Мама приносила с работы бракованные детали, которые не доварились в форме под прессом, или повреждены при вытаскивании.
Вот тут уголок откололся – но какая модерновая получилась пепельница!
И у Жульки симпатичная ребристая ванночка для питьевой воды.
Всё потому, что продукция «Красного Металлиста» – это шахтное электрооборудование и всякие агрегаты и системы безопасности для горнодобывающей промышленности.
– Мама,– спросил я, должно быть под впечатлением от какого-то автора-нигилиста,– В чём у тебя смысл жизни? Ты зачем вообще живёшь?
– Зачем?– ответила мама. – Чтобы увидеть как вы повырастаете, как счастливыми станете.
Я заткнулся, потому что иногда у меня всё-таки хватает ума не умничать.
Перемены происходили не только у нас, но и во всей хате.
Одна из сестёр-бабулек с Дузенкиной половины вернулась в своё село, а вторая переехала к своей дочке, где-то в пятиэтажках на Зеленчаке, чтобы сдавать свою часть хаты квартирантам.
Туда въехала мать-одиночка Анна Саенко с дочерью Валентиной.
Валентина на год старше меня, но с виду – наоборот – такая маленькая, рыжая, правда, с длинным носом.
Вечерами она выходила поиграть с нами – моими младшими и мной – в карты на широкой скамейке под своим окном у крыльца.
Очень даже удобная скамейка – можно опереться спиной на мазанную стену хаты в такой давней побелке, что не оставляет следов.
Во время игры, пользуясь сумерками, я иногда прикасался плечом к плечу Валентины.
Такое мягонькое.
И всё начинало плыть…
Она отстранялась, но иногда и не сразу, отчего пульс во мне учащался и жарчел.
Но потом она перестала выходить. Наверно, я слишком плотно вжимался в её плечо.
Родители выкупили у Дузенкинового зятя один из их двух сараев – самый крайний, с односкатной крышей. Когда-то там был хлев обмазанный для тепла глиной в смеси с навозом.
Отец поменял на нём крышу; вместо руберойда покрыл жестью, не новой, конечно, но всё же.
Глядя как ловко он стучит киянкой, сшивая в замок листы жести, загибая на них гребешки, я удивлялся откуда он всё это умеет, и откуда у него инструменты на все случаи жизни.