… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Некоторых, правда, заедало – видно же, что не уроком занят.
– Огольцов! Что я только что сказала?
Но при погружении в мир иной – антарктико-тропически-марсианский, я не полностью отключался от окружающей школьной действительности. Какой-то поплавок на краю сознания принимал, как негромкий фон, текущие звуки класса.
– Огольцов!
Ага, пора вынырнуть. Память отматывает запись фона на полминуты обратно.
– Вы, Алла Иосифовна, сказали, что read это неправильный глагол.
– Садись!
А потом на родительском собрании
– Вот вижу, что не тем занят, а поймать не могу.
У Бинкина проблем с ловлей нет. Он не просит повторить, он просто задаёт вопрос:
– Ну, и что из этого следует? Огольцов?
И тут уже механическая перемотка фона не спасает, ведь надо делать выводы из того, чего не знаешь. К тому же под прицелом ироничного взгляда тёмных глаз поверх тонкой оправы очков.
Он убивал своей невозмутимостью и, казалось, знает даже на какой странице раскрыта книга для контрабандного чтения.
Пришлось хоть иногда готовиться к урокам физики, а чтение во время занятий перенести на химию и остальные.
Так что с Бинкиным я не связывался. Только один раз вступил в пререкания. Насчёт разности температуры тел.
Он спросил одинакова ли температура картошки и окружающего её супа в кастрюле. Я сказал, что нет.
– Увы, физика говорит, что да.
– Вчера я ел суп в обед и ничего – нормально, а раскусил картошку и язык обжёг. Куда эта физика смотрела?
Смех учеников смешался со звонком на перемену.
Вот почему для меня явилось полной неожиданностью, когда наша классная, Альбина Георгиевна, объявила, что в воскресенье, в одиннадцать часов я должен придти в одиннадцатую школу на общегородскую олимпиаду по физике.
Солнечным воскресным утром я вышел из Нежинской на трамвайную остановку возле школы.
Престижная одиннадцатая находится за Переездом, недалеко от Вокзала.
Подошёл наш поселковый красный трамвайчик с круглым, как нос клоуна, фонарём под кабинкой водителя.
Пониже носа-фонаря написан инвентарный номер вагона – 33.
Я, конечно, понимал, что всё это чепуха и суеверие, но жаль было упускать подвернувшийся случай.
Если в номере автомашины, или в номере отпечатанном на билете в кино, или на том, что тебе оторвала кондукторша, идут две повторяющиеся цифры, скажем, 22, или, там, 77, то это счастливый номер. Сожми руку в кулак и произнеси про себя колдовочку:
– Моя удача – точка!
Что я и сделал.
На олимпиаде, в числе четырнадцати восьмиклассников от четырнадцати школ, я решал какие-то задачки про ускорение и удельный вес с выталкивающей силой. К последнему вопросу: «почему мы сперва видим молнию и только потом слышим гром?» я даже сделал карандашный набросок молнии и звуковых волн.
На следующей неделе Бинкин с удивлением объявил на уроке, что я занял первое место среди восьмиклассников на городской олимпиаде по физике.
Не знаю принёс ли удачу трамвайный номер, или проверяющих впечатлила корявая молния, но приятно сознавать, что ты обошёл представителя престижной одиннадцатой и даже двенадцатой – школы с математическим уклоном.
Вот такие у нас хлопцы на посёлке КПВРЗ!
В Клубе показывали фильм «Мёртвый сезон». Мы втроём зашли на сеанс по контрамарке, но зрителей и без нас хватало.
Не так много, как на индийском «Зита и Гита», но с ползала наберётся.
Фильм про нашего разведчика в Соединённых Штатах. В главной роли Донатас Банионис из «Никто не хотел умирать», где его в конце застрелили и он упал на стол, поверх записки, которую не успел дописать.
А в Америке за ним долго следили, потом поймали, посадили на двадцать лет, но наши его выменяли на ихнего ЦРУшника, пойманного в Советском Союзе.
Чёрно-белый фильм, но широкоэкранный, на Банионисе роскошная белая рубаха – сразу видно, что не нейлоновая, а он в ней на кухне ужин готовит, только рукава подвернул.
Вобщем, забойный фильм. Когда кончился, мы тихо так подались на выход – живут же люди интересной жизнью.
И тут Куба хлопнул своей ондатровой шапкой об кулак и говорит:
– Всё! Завтра иду к Соловью записываться в школу разведчиков.
Мы с Чепой захохотали и надолго, ведь Соловей – это участковый милиционер на Посёлке.
Правда, участковым его никто не называл, говорили просто «Соловей» и всем всё сразу ясно.
Когда он заходил на Базар, вдоль прилавков прокатывалось приглушённое «сол-сол-сол…». Бабки из Подлипного, или Поповки, понадёжней заныкивают в своих кошёлках бутыли и грелки с самогоном, чтоб не выглядывали и – стоят себе дальше. На прилавках перед ними всё чин-чинарём: стакан чёрных семечек, или луковицы в косу сплетённые – вот, мол, товар налицо.
Но у Соловья нюх ещё тот! И не раз, под бабкины проклятья, он выливал на землю упрятанный в кошёлку «самограй».
Однажды, какой-то ханыга не выдержал, упал на четыре кости перед самогонной лужей и – давай хлебать с земли!
Соловей поорал над ним, пару раз сапогом въехал, а тому уже усё ништяк.
Ну, приехала машина увезли в вытрезвитель.
Но и над Соловьём расправы учиняли.
Заловят где-нибудь по тёмному и отмет'eлят. Случалось, керосином обливши зажигали. Или ломом руки перебьют.
Хлопцев тех, конечно, попересаж'aют. Он в гипсе отлежится и снова в милицейской фуражке на Базар, а там опять: «сол-сол-сол…»
Так что Куба неплохо пошутил про запись через Соловья в школу разведки.
На зимних каникулах победителей городской олимпиады по физике возили в город Сумы, на областную олимпиаду.
В конотопской группе кроме четырёх ребят оказалась одна девочка девятиклассница. Правда, выглядела она вполне даже взрослой девушкой.
В Сумах нас разместили на одну ночь в гостинице.