… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
В комплект к матам выдавались суконные одеяла, так что спали мы с б'oльшим комфортом, чем королевский двор Франции при бегстве из Парижа в «Двадцать лет спустя» у Александра Дюма.
Для трёхразовой кормёжки мы ходили за пару кварталов к горбатому мосту над Мойкой, в столовую на другом берегу.
Очень тихое место, почти без уличного движения.
Там наши старшие расплачивались бумажными талонами, девочки расставляли еду на квадратных столиках и звали остальных зайти с улицы.
Иногда
В таких случаях мы стояли на мосту над неширокой рекой, что неприметно текла между отвесных каменных стен своих берегов.
– На берегу Мойки ели мы помойки,– составил эпиграмму кто-то из нашей группы.
( …рифма, конечно, безупречна, но лично у меня к тамошней пище претензий нет – всё как всегда и везде во всех столовых, куда я заворачивал на своём на жизненном пути…)
Для белых ночей мы малость припоздали, но всё остальное оказалось на месте. И Невский проспект и Дворцовый мост и обход залов Эрмитажа с картинами Карла Брюллова и голландских живописцев.
В Исаакиевском соборе для нас запустили маятник Фуко, закреплённый под самым куполом и когда тот, покачавшись, сшиб деревянную стойку, мимо которой сначала пролетал не задевая её, экскурсовод объявил:
– Вот видите – Земля всё же вертится. Маятник Фуко это научно доказывает.
Правда, крейсер «Аврора» нас почему-то не принял, зато мы слушали как стреляет пушка Адмиралтейства, отмечая полдень, и ездили на Пискарёвское кладбище с зелёными газонами поверх братских могил и с бассейном у тёмной стены, куда посетители бросают мелочь.
День посещения Петергофа выдался пасмурным и, когда мы шли на катере по Финскому заливу, моря не было видно, а только туман, да круг желтоватой воды с невысокими волнами, как на озере с песчаным дном.
Было сыро и скучно, а когда я вышел из пассажирского зала и спустился по короткой крутой лесенке на близкую к воде корму, за которой бурунилась взбитая винтом мутно-жёлтая вода, туда пришёл паренёк-юнга и сказал, что посторонним нельзя, повесил железную цепочку поперёк лесенки и начал мыть палубу кормы верёвчатой шваброй.
Зато из петергофских фонтанов вода вырывалась высокими белопенными струями.
Всё в Ленинграде оказалось прекрасным, как и следовало ожидать.
Погода снова наладилась, в Военно-морском музее стоял ботик Петра Великого, размером чуть ли ни с бригантину и висели картины с изображениями морских сражений, начиная с битвы в Синопской бухте.
На первом этаже Зоологического музея высился скелет из костей кита, а на втором этаже застеклённая композиция из жизни в Антарктиде – на заднике нарисованы её белые снега, а ближе к стеклу стоят несколько взрослых пингвинов, вокруг них детский сад из разновозрастных пингвинят, чтобы наглядно показать как они меняются, подрастая.
Сначала они мне очень понравились – такие пушистые, миленькие; но потом пришла мысль, что это ведь всё чучела, для которых пришлось умертвить три десятка живых птиц и мне расхотелось смотреть дальше; я спустился к обглоданному китовому скелету и вышел на улицу.
В стеклянном киоске на тротуаре возле Зоологического, я купил шариковую ручку – в Конотопе таких ещё не было – и две запасные ампулы, по слухам одной должно хватить на целый месяц.
В тот день в столовой я отобедал первым и вышел на мост через Мойку дожидаться остальных.
Между высоких стен её берегов осторожно пробирался белый катерок, раздвигая чёрную воду на две длинные бугристые волны.
Потом ко мне подошёл пожилой человек невысокого роста и сказал, что у меня штаны сзади испачканы.
Я об этом знал; двумя днями раньше сел где-то на скамейку и осталось белое пятно, как от сосновой смолы. Мне это было неприятно, но счистить никак не получалось.
Он спросил откуда я.
– Мы на экскурсию приехали. С Украины.
Приветливость на его лице угасла.
– Украина,– сказал он. – Мне там в войну паяльной лампой бок сожгли.
Я вспомнил гудение синего пламени, что вырывается из сопла паяльной лампы и почернелую шкуру на туше Машки.
Он молчал и я тоже. Мне было неудобно перед ним, что я оттуда, где его пытали.
Хорошо, что наши вышли из столовой.
Полтавская экскурсия уехала за два дня раньше нашей.
В последний вечер в Ленинграде мы поехали в цирк-шапито.
Места оказались на самом верху, под брезентовой крышей.
Выступала сборная труппа цирковых артистов из братских стран.
Монгольские акробаты дружной парой прыгали на конец подкидной доски, чтоб подбросить третьего в воздух противоположным её концом.
Подброшенный делал кувырок в воздухе и приземлялся на плечи артиста стоящего на арене.
Толкачи запускали ещё и ещё одного – получалась пирамида из трёх человек на плечах самого нижнего. Как после битвы при Калке.
Гимнасты из ГДР крутили «солнце» на установленных квадратом турниках и перелетали с одного на другой.
Потом чешские дрессировщики вывели обезьян в блестящих костюмчиках и те крутились на оставшихся после немцев турниках, только ещё смешнее.
На следующий день мы уехали не заходя в столовую, наверное, проели все талоны.
Есть очень удобный поезд, он следует без всяких пересадок через Оршу и Конотоп.
Вот только отправление под вечер, а у меня после всего съеденного за экскурсию мороженого, билета в шапито и приобретения шариковой ручки от десяти рублей осталось копеек двадцать.