А у нас во дворе
Шрифт:
Не планировала я возвращаться. Думала на чердаке засесть. Там отскулиться. Воронин, похоже, просёк моё настроение, не поверил в скорое возвращение. У него, совершенно определённо, имелись конкретные виды, и он не собирался отпускать меня одну.
– Народ!
– кинул клич Славка.
– Есть предложение: идём к Антоше в подъезд и греемся до салюта.
Идею восприняли на "ура", тем более, что в моём подъезде зависали часто. Наши жильцы переносили молодёжную тусовку спокойнее, чем в других местах. Не гоняли, не
Весёлой толпой мы отправились греться. Сладкая парочка ни с того ни с сего пошла с нами. Я судорожно искала предлог сбежать домой окончательно и бесповоротно. Невыученные уроки? Не используешь - идут осенние каникулы. Голова разболелась? Сразу, без причины - никто не поверит. Так ничего и не выдумала, промаялась до салюта, стараясь не глазеть в сторону бессовестной парочки. Уже после, когда отгремели последние салютующие выстрелы, сослалась на головную боль.
Никто не удивился. Стреляли у нас обычно в небольшом скверике, - четыре остановки от дома, - на компактной горке. По традиции окрестная молодёжь кантовалась рядом с пушками, вернее, у самого оцепления. Грохот там стоял невообразимый, похожий на военный артобстрел, выдержать который и фронтовикам было трудно. Это считалось особым шиком.
Прямо от пушек, законно откосив от дальнейшего гулянья, я дёрнула домой, невольно таща на хвосте Воронина, продолжавшего надеяться не пойми на что.
– Надо меньше пить, - выдал сакраментальную фразу Логинов, когда я проходила мимо. Я кинула на него угрюмый взгляд. Чья бы корова мычала!
– И бельишко у меня не по сезону, - буркнула в ответ, - и ботиночки на тонкой подошве.
Лаврова пьяно хихикнула. Длинная и тонкая коричневая сигарета с ментолом, казалось, приклеившаяся к уголку её ярко накрашенного рта, выпала, шлёпнулась в лужу, слабо зашипела. Правильно, пусть Танечка не обижает маленьких, меня то есть.
Мы с Ворониным пересекли улицу, нырнули во дворы и уже там пошли медленней, укрытые от холодного ветра тесно стоящими пятиэтажками. Почти до самого дома Славка молчал, обмозговывая что-то, вдруг спросил:
– Что у тебя с Логиновым?
Я чуть не споткнулась. Раскрыла варежку от изумления.
– Ты часом не ослеп? С Лавровой меня не перепутал?
– Значит, показалось, - сам себе бормотнул Славка.
– Когда кажется, креститься надо, - тихо возмутилась я.
– Мы что, так с Лавровой похожи?
– Вы?
– Славка смешливо хрюкнул.
– Никогда. Танька редкостная сука. Далеко пойдёт.
– Если милиция не остановит, - тема меня заинтересовала, и я слегка взбодрилась.
– Такую не остановит, - предсказал Славка.
– Ей главное - на финише первой быть. Ради этого она кого хочешь протаранит.
– Слав, как думаешь, почему она на меня взъелась? Что плохого я ей сделала?
– задала вопрос и сразу поняла: я действительно чем-то мешаю Танечке, никаких выдумок.
– Твоя наивность, Тош, далеко за гранью фантастики, - Славка оседлал любимого конька.
– Непонятно, как человек, растущий на улице, среди шпаны, может быть до такой степени наивным.
Вот чудик. На улице другие нравы, другие законы. Всё попросту. Выполняй дворовый этикет, чти дворовые законы и спи спокойно. Ещё и уважением заслуженным попользуешься.
– Тебе от моей наивности плохо?
– у меня адски зачесался нос. Или "пить", или "бить". Эта примета, как и пустое ведро, всегда срабатывала.
– Плохо тебе, дарлинг. Не замечаешь того, что у тебя под носом творится. Спрашиваешь, чем помешала Лаврушке? Собой.
– Это как?
– я в растерянности остановилась.
– Ты есть, и этого вполне достаточно. Что, опять не понимаешь? На пальцах объяснять, как полной идиотке?
– Славка рассердился.
– Ты ахаешь от её шмоток?
Я отрицательно потрясла головой. Меня мои вполне устраивали. Её шмотки носить - совсем по-другому себя ощущать будешь, во двор не пойдёшь, по пустырям не поползаешь.
– От её очередных туфель?
Нет, конечно. В таких, какие она носит, особо не походишь, ноги собьёшь.
– А от её высказываний тащишься?
Я снова помотала головой. От чего тащиться, от непререкаемых интонаций? Смысл её сентенций убог и неинтересен до крайности. Мне, во всяком случае.
– А её статусу завидуешь?
– Воронин начинал посмеиваться.
– Ну, вот видишь. Ставлю диагноз: избыток независимости. Повиляй перед ней хвостиком, и отношения наладятся.
– Ещё чего! С какой радости?!
– я с негодованием посмотрела на Воронина.
– А у вас с ней почему конфликта нет? Ты, вроде, тоже вполне себе независимый.
Мы прошли в подъезд, поднялись по лестнице. Остановились возле моей двери. Я подошла совсем близко, приготовилась взяться за ручку.
– Киплинга читала, "Маугли"?
– Славка любил позу ментора, поучения ему удавались.
– Так вот: мы с ней одной крови. Из одного приблизительно теста. Охотимся рядом, не пересекаясь. На одной территории - не ужиться, перегрызёмся. Поэтому соблюдаем вооружённый нейтралитет. Она не задевает меня, я не трогаю её.
– Плохо вам, бедненьким, - посочувствовала я не совсем искренне.
– Как павлинам в курятнике. Тяжело аристократам среди быдла.
– Кому как, - философски заметил Воронин.
– Цезарь, например, считал, что лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме.
Я только собиралась блеснуть полученными у дяди Коли знаниями, подпустить шпильку, мол, первый позёр античности, тем не менее, в Галлии не остался, предпочёл Рим завоевать, но тут дверь моей квартиры с силой распахнулась. И махом как мне даст по голове!