А в чаше – яд
Шрифт:
– А сбежал почему? Столько лет не пытался, а сейчас вдруг сбежал?
Галактион молча отвернулся.
Нина подождала ответа, потом поднялась с колен, размяла затёкшие ноги. Вошла Гликерия.
– Хорошо, что покупателей сегодня мало, закрыла пока пекарню. Ну что думаешь?
Нина покачала головой, тихо произнесла:
– Ничего хорошего. Отдавать нельзя, у себя оставить нельзя. Надо хоть ошейник снять.
– Вот и я про что. Кузнеца бы позвать. А как опять же? Ведь выдаст.
– Феодора спроси. Он с кузнецом договорится, ему не откажут и не выдадут. Мне в аптеку пора возвращаться.
– Будешь Галатеей, – повернулась она к мальчику. Он опять замотал головой.
– Не хочешь? – прошипела сердито Нина, – мы, женщины, из-за тебя можем в подземелья попасть, а ты в девочку переодеться не хочешь?! Раз гордый такой – иди ищи других помогальщиков.
Пышная Гликерия бросилась к Галактиону, обняла.
– Не ругай его, – зашипела на Нину в ответ. – Он все сделает, как мы скажем, правда? – Гликерия заставила мальчика посмотреть ей в глаза.
Он кивнул медленно, и, прижавшись к ней, тихо заплакал.
Нина только вздохнула.
– Я пойду, краску пришлю сейчас. Вот тебе мазь, завтра надо смазать опять синяки, – она еще порылась в корзинке, достала крохотный флакон.
– Выпей сама и ему накапай. Да смотри – не больше двух капель на чашку воды, а то заснёте. Хотя ему лучше бы поспать.
– Нина повернулась к выходу, потом вернулась.
– Гликерия, а сикофант-то ничего про меня не спрашивал? И про отравление?
– Нет, я ж сама думала он с этим и пришел, а оказалась другая беда. Может, ему теперь и не до тебя будет, отстанет он от твоей аптеки. То ж подмастерье кузнеца, а тут раб из императорского дворца. Вот как бы он и от нас отстал…
– Посмотрим. Бог даст, больше никаких несчастий не случится, да все само по себе затихнет. Галактиона тебе может к сестре отправить? Когда шум то поуляжется.
Гликерия пообещалась подумать.
Нина хотела было рассказать про ночное происшествие, да не стала. У подруги и без того забот теперь полно. Успеют еще наговориться.
Глава 5
Душица, она же ориганум, успокаивает и тревогу убирает. От корчей помогает, от головной боли и бессонницы. Помогает боли снять при регулах, при других болезнях живота. Цветки мелкие, лиловые, кучно собранные. Стебель плотный, листочки супротив друг друга, округлые, простые. Собирать перед самым цветением.
Ежели женщина в тяжести, душицу в настоях и отварах давать нельзя.
Из аптекарских записей Нины Кориарис
Придя домой, Нина сняла нарядное покрывало, подтянула волосы платком потуже и пошла увязывать травы, да раскладывать покупки.
Достала измельченные листья индигоферы и лавсонии, что привозили караваны с востока. Смешала в нужных пропорциях в глиняном горшочке, обвязала холстиной и жгутом. Подмастерье своего отправила с горшочком в пекарню. Сказала, что притирание для Гликерии, да для достоверности розовым маслом чуть мазнула, чтобы запахи перебить. А как отнесет, велела домой уже идти.
Подмастерьем у нее подрабатывал Фока, сын горшечника. Отец его проклинал за неуклюжесть, сколько тот товара перебил ему. Как-то Нина пришла с заказом, в аптеке горшки хорошие всегда нужны, а мастер малолетнего сына своего колотит за очередной разбитый кувшин. У того уже и кровь носом пошла. В семейные дела чужим влезать не следует, но Нина разозленного родителя уговорила разрешить пареньку ей в аптеке помогать хоть изредка. Заказы разнести, прибрать там что, травы увязать. Глаза-то у мальца больно смышленые, справится.
Он, конечно, и у Нины умудрился пару сосудов расколотить. Но у аптекарши оплеухой отделаться можно, да и то не со злобы, а для поучения. Зато запахи он различал, как зверь лесной. Бывало, она сделает отвар, а Фока, прежде чем хозяйка скажет, куда нести, спросит:
– Это для крикливой Зиновии опять? В этот раз без чабреца?
А в отваре пять разных трав. Вот прямо как колдун какой-то, Нина аж крестилась в недоумении.
Звякнули медные пластинки, привязанные к занавеске на входе. Это подмастерье пришел обратно из дома – принес заказанные его отцу недавно горшочки. Донес, ни один не стукнул. Нина похвалила его, рассчиталась. Полюбовалась узором на крохотных сосудах для будущих мазей и притираний. Это Анна, жена горшечника нашла время для росписи. Может, и заказ есть.
Заглянув внутрь горшочка с райской птичкой, Нина нашла свернутый кусочек ткани, измазанной краской. Развернула. Два неровных круга, один перечеркнутый простой линией, другой крест-накрест. Значит, опять мазь от почесухи и порошок для усмирения любовного пыла. Снова ее, видать, покрыло красными пятнами по всему телу и от мужа прячется. Неудивительно, раз давеча караван привез каирские апельсины. Она небось опять купила да съела сколько в себя уместила, вот теперь и чешется. Как дите несмышленое, никак удержаться не может. Нина покачала головой и пошла готовить заказ. Закончив, распрямила затекшие плечи, завернула снадобья, чтобы завтра же с утра отослать.
Сегодня Нина ждала важного гостя. Закрыв аптеку на закате солнца, аптекарша прошла через внутренний двор и сняла с калитки наброшенную цепь. Шторм сегодня разыгрался серьезный. Нина порадовалась, что успела навесы сложить во дворе заранее. Ожидая гостя, села растирать в ступице лаванду, что взяла сегодня у франкского купца задорого. Но без лаванды никак – во многие снадобья Нина ее добавляла. И аромат у нее приятный, и красноту снимает, и душу успокоит.
Прислушиваясь к шуму ветра, Нина вспоминала, как, много лет назад, Анастас впервые дал ей в руки ступицу для трав. Завораживала Нину аптека: запахи, сосуды, свет от лампады бросал тени, руки Анастаса летали над столом сноровисто, к полкам, опять к столу. Добавить, растереть, прошептать молитву, смешать, поднести к свету взбалтывая. Жаром тянуло от крохотной печки, Нина завороженно смотрела на волшебство в искрящемся венецианском сосуде. Так он к ней в ее снах и приходит порой: высокий, худой, со взъерошенным чернявым чубом, смотрящий сквозь цветное стекло.