А затем она исчезла
Шрифт:
– В «Дейли ньюс» и во всех гребаных газетах национального уровня пишут об этой истории, а сегодня уже среда. Надо найти что-то эксклюзивное.
Он прав. Я не могу позволить случившемуся в «Трибьюн» сбросить меня за борт. Да, это пошатнуло мою уверенность в себе, однако не разучило работать. Встаю, беру пальто и сумку.
– Попытаю еще раз счастья с Марго.
– Отлично. – Глаза Теда блестят. – Помни: делай все, что нужно, только оставайся в рамках закона.
Несмотря на боевой настрой, у меня сводит желудок от волнения, когда я въезжаю в Коровий проезд, по обеим сторонам
Паркуюсь. Стараясь выглядеть уверенно и непринужденно, поправляю на плече сумку и подхожу к небольшой группе журналистов.
– Не надейтесь, – говорю я так, чтобы меня все слышали. – Марго не будет с вами разговаривать. Она подписала со мной договор на эксклюзив.
Молодая женщина чуть моложе меня, с острым носиком и пышным хвостом белокурых волос, выходит вперед. Я узнаю в ней сотрудницу «Бристоль дейли ньюс» – Харриет Хилл. Она складывает руки на груди. Надо сказать, что в своем длинном пальто цвета верблюжьей шерсти и черных брюках выглядит она впечатляюще. Харриет бросает на меня оценивающий взгляд – на мои колготки с ретроузором и допотопную дубленку, – и на ее лице появляется презрительное выражение.
– Подписала эксклюзив? – спрашивает она с вызовом. – С какой же это газетой? – Фальшиво смеется. – Только не говорите, что с «Вестником». – Хилл произносит название нашей газеты, как будто оно противное на вкус. Затем поворачивается на каблуках к одному из журналистов – это репортер из «Дейли мейл» – и в недоумении трясет хвостом. – «Вестник» выходит два раза в неделю. – На ее лице появляется злорадная улыбка, а мужчина опускает глаза.
Не обращая на них внимания, прохожу мимо.
– Она не откроет, – в спину бросает мне Харриет, но я продолжаю идти по длинной подъездной дорожке с уверенностью, которой сама не чувствую.
Понимаю, что Марго не откроет, поэтому, подойдя к парадному входу, начинаю говорить через щель почтового ящика. Я надеюсь, что меня не слышат другие журналисты.
– Марго, это я, Джесс. Если вы откроете мне дверь, я обещаю, что остальные уйдут.
Отхожу в сторону и жду; сердце колотится. Про себя считаю: «Один, два, три… Ну же… Давай, Марго!»
В конце концов слышу какое-то движение за дверью и снова начинаю говорить:
– Пожалуйста, Марго. Если вы впустите меня, остальные уйдут. Я обещаю.
Затаив дыхание, пытаюсь уловить хоть какой-то звук за дверью. И вдруг вижу, что дверь тихонько приоткрывается.
7. Марго
Настали тяжелые времена. Уже несколько дней Марго приходится жить в окружении этих вредных насекомых, устроившихся возле ее дома и питающихся ее страданиями. Каждый раз по дороге в больницу к Хизер ей приходится прорываться через этот рой. Она позвонила Адаму и велела им с Итаном остаться на несколько дней у его матери. Хотя бы их поберечь.
Вот еще один стучится в дверь. Его предшественнику она выплеснула стакан воды в лицо; наглый молодой человек надеялся очаровать ее сладкими речами и втереться в доверие – готов был на все, чтобы заставить ее говорить. Но она не позволит обвести себя вокруг пальца.
Все это не только морально угнетает, но мешает заниматься делами. Сколько можно держать оборону? Журналисты пугают лошадей, когда она выводит их на прогулку, отталкивают потенциальных арендаторов. Да, сейчас тихое время для туристов, но в пасхальные каникулы всегда случается небольшой подъем.
…Марго как раз собиралась выпить валиум, прописанный ей врачом, когда кто-то начинает говорить через прорезь почтового ящика. Никакой совести нет у людей! Она подходит к входной двери, готовая дать отпор наглецу, и вдруг узнает голос Джессики.
– …если вы впустите меня, остальные уйдут. Я обещаю.
Марго замирает и прислушивается. Ложные обещания, очередная уловка, чтобы заставить ее дать интервью. Все они так говорят: «Это ваш шанс рассказать свою версию истории, миссис Пауэлл»; «Вы можете защитить дочь, изложив свою точку зрения»; «Разве вы не хотите, чтобы общественность поняла, что ваша дочь не убийца?».
Вопреки своим прежним намерениям, Марго открывает дверь и смотрит на Джессику. Ей показалось или девушка по-настоящему взволнована? Через долю секунды выражение ее лица меняется на привычное – решительное и уверенное в себе. Марго замечает, что на Джессике все та же безобразная дубленка.
– Марго, – говорит она скороговоркой. – Я сказала другим репортерам, что вы согласились говорить только со мной. – Она жестом останавливает Марго, когда та хочет возразить. – Я знаю, что это ложь, но если они поверят, то разъедутся. Какой смысл будет дальше сидеть в засаде? Так что, прошу вас, впустите меня.
Марго смотрит на Джессику, потом, через ее плечо, – на других журналистов, оккупировавших подъездную дорожку. Сбившиеся в плотную группу, они напоминают стаю биглей перед охотой.
Марго молча отходит в сторону и впускает девушку в дом.
– Посмотрим, получится ли.
– Получится, – уверенно отвечает журналистка.
Она замирает на пороге кухни, которая ничуть не изменилась за восемнадцать лет. Оглядывает помещение, останавливая свой взгляд на фотографии Флоры и Хизер в подростковом возрасте.
– Садись, – командует Марго. Слышит, как скрипнул стул, однако продолжает спокойно готовить чай.
Она не знает, сработал ли план Джессики, потому что кухня окнами выходит на сад и поля за ним. Вдали виднеется бук, посаженный в память о Флоре, – за эти годы он превратился в прекрасное дерево. Рядом пасется черный жеребец, которого зовут Орион, и маленький пони Лаки. О, как же Хизер любит этого маленького серого коняшку, хотя и переросла его много лет назад!
Марго судорожно сглатывает комок, подступивший к горлу при воспоминании о дочери, беспомощно лежащей сейчас на больничной койке.