А завтра — весь мир!
Шрифт:
Но у Микулича имелись собственные средства борьбы с разрастающимся на нижней палубе недовольством — заставить команду так много работать, чтобы никто и имени своего вспомнить не мог, не то чтобы пожелал сойти на берег.
Да и вообще, заявил он, с чего это матросы жалуются, что не могут пройтись по твердой земле? Еще до конца дня он позаботится, чтобы команда почувствовала столько твердой земли под ногами, что до конца дней хватит. На кусочке пляжа неподалеку от пристани для каноэ расчистили неровный плац. И до вечера вся нижняя палуба маршировала с оружием в руках, готовясь к отправке исследовательских отрядов вглубь острова на следующий день. Одну половину команды муштровали унтер-офицеры на палубе, а другая погребла на берег, чтобы вышагивать на плацу.
Потом они поменялись местами, и те, кто только что выбился из сил, четыре часа таская винтовки Маннлихера, теперь приставляли их к плечу и бросались в атаку, и наоборот. После восьми часов муштры матросов разделили по отрядам и отправили готовить оружие для вылазки вглубь острова.
Одному отряду из шестидесяти человек предстояло сопровождать доктора Пюрклера на двенадцать километров вглубь острова для подъема на гору Тетуба и проведения геологических изысканий, а также переговоров с вождями местных племен о возможности покупки прав на пользование недрами. Другой отряд из тридцати человек отправится с профессором Сковронеком и герром Ленартом для сбора образцов в районе горы Трампингтон.
Причина для внезапного приступа муштры заключалась в том, что схватка более чем вероятна. Как предупредил в Тулаги мистер Вудфорд, внутренние части Новой Силезии были чрезвычайно опасны. Несколько исследовательских отрядов уже пытались забраться на гору Тетуба, и никому этого не удалось — а может, и удалось, только никто не вернулся к побережью, чтобы об этом сообщить. Отец Адамец уже предупредил, что племя тетуба считает гору табу и верит, что всему миру настанет конец, если кто-нибудь потревожит духов, дремлющих на вершине.
Если бы мы обладали мудростью, то оставили бы это место в покое. Но, похоже, живущий на Новой Силезии австрийский священник навел Микулича на размышления, насколько я мог понять, прислуживая в тот день за обедом. Вена интересовалась Новой Силезией из-за ее месторождений, как он сказал, к тому же остров до сих не объявила своим ни одна европейская держава. Что может быть проще, чем захватить остров на том основании, что австрийским подданным угрожают агрессивные туземцы?
— Но насколько я вижу, Микулич, священнику никто не угрожает. Похоже, у него вполне дружеские отношения с местными.
Микулич ухмыльнулся.
— Когда я закончу свою миссию, они перестанут быть таковыми.
Я зримо представил, как он уже видит себя подписывающимся «барон Микулич фон Ное-Шлезиен».
Кадетам предстояло остаться на корабле, никто не присоединился к исследовательским отрядам, и потому нас избавили от муштры, проходящей в тот душный день на палубе. Вместо этого мы проводили обычные занятия, сегодня была последняя лекция профессора Сковронека о расовой гигиене. Она проходила на полуюте, чтобы не болтаться под ногами у остальных, это также позволило профессору Сковронеку закончить цикл лекций до того, как он отправится на берег в очередную экспедицию по сбору черепов.
Он открыл черную доску, тесно покрытую столбиками цифр, представляющими его систему классификаций черепов: сложный и чрезвычайно туманный набор индексов, которые, перемноженные друг на друга и деленные на непонятно откуда взявшиеся цифры, давали коэффициент интеллектуальной и моральной эволюции человека.
Должен признаться, что большая часть всего этого прошла мимо нас. Стоял душный день с тягучим воздухом, вдали гремел гром, а вокруг безостановочно орали, топали и звенели оружием, так что было сложно сосредоточиться. Казалось, лишь Макс Гаусс слушал заинтересованно и делал записи. Вот это вряд ли, подумал я — Гаусс уж точно не из тех, кто воспринимает всё это всерьез. Вскоре лекция закончится — профессор как раз начал подводить итог.
— Итак, кадеты, в результате моих многолетних исследований и сбора этнологического материала, который я пополнил во время этого путешествия, сегодня я могу впервые продемонстрировать вам систему краниометрических индексов Сковронека. Надеюсь, она вскоре заменит ранние модели, предложенные Ретциусом, Велькером, Хаксли, Тореком и другими. С помощью моей системы можно ранжировать европейское население в соответствии с расовым происхождением и генетическим потенциалом. Это откроет двери в историю. Опираясь на форму черепов, мы наконец-то узнаем, почему немцы смелы и усердны, почему латиняне легковозбудимы и ненадежны и почему славяне аморфны и медлительны. Это определяет не климат, история или религия, а форма черепа, и теперь, изучив это, мы получили безупречную систему для...
— ...Для того, чтобы сказать то, что вы и без того знаете, — заговорил Макс Гаусс.
Повисла мертвая тишина, длилась она несколько минут, как мне показалось. Профессор уставился на него, не веря собственным ушам, как будто кошка спросила у него, который час.
— Что вы сказали, юноша?
— Со всем уважением, герр профессор, я сказал, что ваша система лишь говорит о том, что и без того известно, или подтверждает ваши предрассудки, если желаете, чтобы я высказался откровенно.
— Гаусс, — прошептал я в отчаянии, — бога ради, заткнись!
— Что это еще значит, наглый щенок? Да как ты смеешь...
Ученики заерзали и зашептались. Гаусс что, выжил из ума? Да его высекут за такое...
Но он не унимался.
— Ваша «научная система» для определения характера и умственных способностей по форме черепа, насколько я могу судить, просто полная чепуха. Вы начали с того, профессор, что посчитали шведов преданными, умными и так далее, а негров — неуклюжими и глупыми, а затем начали носиться вокруг этой идеи со своими индексами, чтобы доказать ваш посыл.
— Как смеешь ты сомневаться в науке!
— Со всем уважением, герр профессор, но то, что вы только что рассказали, не наука, а какая-то хиромантия. То, что написано на доске — это набор утверждений, и некоторые из них весьма сомнительны с точки зрения математики, между прочим, а основаны они на предпосылках, вызывающих не меньше вопросов, чем то, что вы пытаетесь доказать.
— Ваша безграничная наглость меня изумляет, юноша. Какой квалификацией вы, простой морской кадет, обладаете, что позволяете себе с таким оскорбительным высокомерием разговаривать с самым уважаемым ученым Европы?