А завтра — весь мир!
Шрифт:
Лишь ближе к вечеру мне удалось ускользнуть и доплестись до ожидающей у пристани гички, матросы развалились на банках, обессилев от солнца и скуки. Предыдущие пять часов были похожи на бесконечный клубок — нескончаемый монолог мистера Масгроува, он объяснял мне причины раскола между реформистскими евангелическими баптистами и свободными реформистскими евангелическими баптистами.
Должен признать, большая часть объяснений всё равно прошла мимо меня, я сидел с пустым взглядом перед мистером Масгроувом, изливающим на меня эту теологическую лавину. И не сказать, что он излагал это с воодушевлением и пылом — это было бы, по крайней мере, забавно. Но он бубнил всё тем же ровным тоном, почти не делая пауз, бесконечно цитируя библейские страницы, чтобы привлечь мое внимание к тем или иным местам, подчеркнутым красным карандашом.
Он прерывал речь, лишь чтобы произнести «аминь» или «хвала Господу», а всё остальное было на том странно высокопарном языке, который много лет спустя я слышал из уст догматичных марксистов — характерная речь людей, думающих не словами и образами, а скрепляющих готовые идеи подобно листам гофрированного железа при строительстве хижины.
Но несмотря на монотонный ненатуральный тон, идеи (по крайней мере, те из них, которые я уловил, пока на меня обрушивался этот поток) выглядели совершенно безумными. Насколько я понял, центральной была та, что три жабы, выходящие из уст лжепророка в Откровении Иоанна Богослова, одновременно составляли Святую троицу, а беспощадный Бог назначил мистера Масгроува и его сотоварищей донести до мира эту доктрину, достигнув в процессе того, что они называли «относительным бессмертием» — этого я совершенно не понял. Всё это было крайне запутано, но в конце концов я понял, что, если Масгроув прав, то в день Гнева Господня, всем тем, кто не стал последователем свободных реформистских евангелических баптистов, придется туго.
Похоже, капитану и офицерам завтра предстоял долгий вечер. Я надеялся, что мне не придется прислуживать за столом в салоне.
На следующее утро я доставил в Понтиприт послание отцу Адамцу. Он принял меня в скромной и единственной комнатке своей хижины около церкви. Хижина ничем не отличалась от туземных, за исключением скамеечки для молитв из красного дерева, книжного шкафа, закрытого цинковой сеткой, чтобы книги не сожрали насекомые, старомодной французской олеографии с изображением Сакре-Кёр и красной масляной лампы рядом с ней. Отец Адамец срезал верхушку свежего кокосового ореха, вылил молоко в стакан и предложил мне. Мы разговаривали по-чешски, и он обрадовался возможности попрактиковаться в языке после стольких лет забвения.
— Итак, молодой человек, вы уже познакомились с мистером Трайбом и мистером Масгроувом, как я понимаю?
— Да, преподобный, вчера я доставил им приглашения.
— Они вели себя вежливо?
— Вполне вежливо. Но мистер Трайб вел себя резковато, и, кажется, он думает, что мы часть католического заговора и собираемся захватить остров. Мистер Масгроув вел себя учтиво, но бесконечно рассказывал о богословии, в котором я разбираюсь с большим трудом.
— Тогда вы легко отделались. Боюсь, они совершенно непредсказуемы. Иногда дружески меня приветствуют, а иногда выкрикивают оскорбления и угрожают карами небесными мне и моей церкви. Я часто думаю, что это как-то связано с фазами луны.
— Подозреваю, отче, они относятся к вам дружелюбно, когда особенно враждебно настроены друг к другу.
— Вполне возможно. Конечно, когда-то они трудились вместе, это было года три назад, и тогда они относились ко мне и нашей церкви крайне недружелюбно. Но с тех пор как они рассорились, и мистер Масгроув основал собственную миссию, всю желчь они приберегают друг для друга и постоянно пытаются воровать друг у друга обращенных.
— А много таких?
— У мистера Масгроува — да. Но не у мистера Трайба. Это грустная история. Десять лет назад он приехал из Англии, чтобы основать здесь миссию от имени маленькой секты протестантских еретиков из лондонских предместий. Но у секты было туго с деньгами, и для поддержки миссии он заложил плантацию копры. Работали на ней рабы, сбежавшие от внутренних племен острова или с других островов. Плантация копры процветала, он договорился с закупщиком из Сиднея... В общем, одно за одним — он приехал сюда миссионером, а стал миссионером-плантатором, потом плантатором-миссионером, а затем и просто плантатором, хотя до сих пор называет свое поселение «миссией».
— А как он набирает работников? Плантация выглядит немаленькой и наверняка требует много рабочих рук.
— Ну да, разумеется. Беглых рабов вскоре стало не хватать, и тогда он начал нанимать так называемых «подмастерьев» — рабов во всем, кроме названия, их поставляет племя тетуба, живущее в горах. Это свирепое племя постоянно воюет с соседями, они просто не могут съесть всех пленников, а потому втихую продают их на австралийские плантации сахарного тростника или мистеру Трайбу. Его работники живут в бараках, получают скудное пропитание и вынуждены каждое воскресенье слушать его проповеди. Как я понимаю, церковная дисциплина весьма строга. Неудивительно, что обращенные мистера Трайба вооружены винтовками, а работники — нет. Я никогда там не был, но слышал, что там есть несколько клеток под землей, а недавно перед церковью установили столб для телесных наказаний. Осталось только воздвигнуть виселицу, и Спердженсвиль будет завершен.
— И как к э тому относится мистер Масгроув?
— Мистер Масгроув отказался быть управляющим на плантации мистера Трайба, и это говорит в его пользу. Но когда он основал собственную миссию, то навел мосты с главными врагами племени тетуба, племенем уакере. Большинство его обращенных оттуда или сбежавшие из Спердженсвиля работники.
— Так им хотя бы есть куда бежать. Разве это плохо? Пусть лучше миссионеры тратят пыл, огрызаясь друг на друга с разных сторон бухты, и оставят в покое остальных.
— Хотел бы я, чтобы всё было так просто. Беда в том, что теперь обе миссии вмешиваются во внутренние дела острова. Племенные войны всегда были излюбленным развлечением на здешних островах. Но они хотя бы велись каменными топорами и никогда не заходили слишком далеко. Теперь в руки туземцев попали винтовки и динамит, и всё вышло из-под контроля. Племя тетуба всегда было сильнее, и я подозреваю, хотя не могу сказать с уверенностью, что мистер Трайб снабжает племя винтовками в обмен на работников для плантации. Но теперь в игру вступил и мистер Масгроув, поставляя оружие племени уакере. Пока дело не дошло до серьезной схватки, но думаю, она не за горами. Я приложил все силы, чтобы установить мир, но что я могу, когда двое других белых пытаются спровоцировать войну?
— Похоже, они мерзкие люди, отче, эти Трайб и Масгроув.
Он ненадолго задумался.
— Сами по себе они неплохие, мне кажется, просто не слишком умны, незначительные люди без воображения, в чьи головы вложили некие идеи и послали сюда, где они могут заставить людей себе подчиняться. У меня сложилось впечатление, что на родине ни один из них не стал бы кем-то большим, чем младший приказчик в лавке или мелкий клерк, но на Новой Силезии они императоры и Папы. Когда столь ограниченные люди получают такую огромную власть, быть беде.
Когда я вернулся на корабль, то предстал перед разъяренным линиеншиффслейтенантом Микуличем — он негодовал на задержку с доставкой посланий. С этой минуты он запретил сходить на берег. Это вызвало недовольство. И не сказать, что на берегу было что-то стоящее или кто-то мог дезертировать, если не хотел закончить дни поджаренным на костре, и чтобы его голову закоптили на медленном огне для сохранности. Скорее люди негодовали, что придется торчать на переполненном и душном корабле под жарким солнцем, когда берег всего в сотне метров.