А жить, братишки, будет можно!
Шрифт:
В воздухе раздался противный свист артиллерийского снаряда, и мощный взрыв, вздыбив землю, прогремел совсем недалеко от летящих по дороге машин.
Сухоруков и Бабушкин непроизвольно вжали головы в плечи.
Бабушкин резко нажал на тормоза. Проехав еще несколько метров, машина остановилась. Следом за уазиком Сухорукова замерла на месте и вторая машина. В глазах переводчика мелькнуло мгновенно созревшее решение. Он выпрыгнул из машины и махнул Сухорукову рукой.
– Товарищ генерал, вылезайте!
Смирнов выпрыгнул из УАЗика, солдаты охраны тоже покинули машину. Бабушкин показал рукой в сторону небольшой низины метрах в пятидесяти от дороги и крикнул:
– Туда!
Подталкивая Сухорукова перед собой, Бабушкин понесся к низине. Следом за ними к естественному укрытию бежали Столяров, его водитель и четверо солдаты охраны.
Едва они все отбежали от дороги на приличное расстояние, как еще один снаряд вдребезги разнес машину, в которой несколько секунд назад находились Сухоруков и Бабушкин…
…Сухоруков, Бабушкин, Столяров и остальные лежали в низине, вжавшись в песок и закрыв головы руками. Снаряды рвались недалеко от них, ложась все ближе и ближе к низине.
Чертыхнувшись, Бабушкин подполз к Сухорукову и навалился на него всем телом.
Почти в тот же миг прогремел еще один взрыв, и земля взметнулась вверх буквально в нескольких метрах от них…
…Артобстрел закончился. В воздухе повисла тишина.
Бабушкин неподвижно лежал на Сухорукове, широко раскинув руки. Почуяв неладное, Василий Егорович медленно вылез из-под переводчика. Тело Бабушкина осталось лежать на песке. По виску Максима стекала тонкая струйка крови.
Наклонившись над Бабушкиным, Сухоруков осторожно перевалил его тело на спину. Взяв голову Максима в руки, генерал поднес лицо переводчика к своему. Глаза Бабушкина, не мигая, смотрели в небо.
– Эх, Максим, Максим…, - горько протянул Сухоруков.
…Вечером того же дня Сухоруков сидел в своем кабинете за столом, нацепив на нос очки и торопливо покрывая лежащий перед ним лист бумаги аккуратными строчками. Рядом с листом лежало раскрытое личное дело Бабушкина с его фотографией в форме. Со снимка на генерала смотрело улыбчивое, еще почти совсем мальчишеское лицо.
Зазвонил телефон, и Сухоруков, перестав писать, не спеша снял с аппарата трубку.
– Сухоруков слушает.
– Здорово! – пророкотала трубка.
Встрепенувшись, Василий Егорович сразу узнал голос Мурашова и улыбнулся.
– Гена, ты?! Здравствуй!
– Как тебе на новом месте? Уже осмотрелся? – спросил Муращов.
– Сегодня ездил по частям, - Василий Егорович тяжело вздохнул.
– У меня погиб переводчик. Младший лейтенант, совсем мальчишка… Мы попали под артобстрел. Когда залегли, он закрыл меня своим телом.
Мурашов сочувственно крякнул и протянул:
– Да будет ему земля пухом, - он тоже вздохнул.
– Сколько таких ребят сложили головы на чужой земле…
– Хочу представить его к Ордену Красного Знамени. Посмертно, - Сухоруков напрягся.
– Ты, пожалуйста, проследи, чтобы мое представление не замылили в Москве. А то знаю я, что они могут сказать – мол, переводчик, не боевой офицер.
– Обязательно прослежу. Обещаю, - откашлявшись, Мурашов понизил голос.
– Сам тебя еще не принимал?
– Нет, - Сухоруков непроизвольно посмотрел на портрет Малулу у себя за спиной.
– Пока я видел его только на портрете в своем кабинете. Но, вроде, через пару дней собирается.
– Тогда готовься, - сказал Мурашов. – Кстати, к нему ты пойдешь уже в новом звании. Я ведь и звоню тебе, чтобы об этом сообщить. С сегодняшнего дня ты…, - Мурашов помедлил, выдерживая торжественную паузу, - …генерал-лейтенант! Поздравляю!
Слегка растерявшись, Сухоруков несколько секунд хранил молчание, а затем
с радостным волнением произнес:
– Спасибо.
– Были тут у нас некоторые… Говорили, что рано. Мол, очередное звание надо присваивать только после того, как проявит себя на новом месте, - Мурашов хохотнул.
– А я им знаешь, что ответил?
Василий Егорович улыбнулся.
– Догадываюсь.
– Вот-вот. Сказал, что Сухоруков себя уже столько раз проявлял, сколько им и не снилось: и в сорок третьем под Курском, и в шестьдесят восьмом в Праге. Короче, прищемил языки.
– Ну, это ты умеешь!
– Твои-то как? Скучают по тебе? Звонят? – спросил Мурашов.
Сухоруков грустно вздохнул.
– Танюше я сегодня звонил сам. У нее все по-прежнему.
– А как Сашка?
– По-прежнему «за речкой». Командует разведротой, - Василий Егорович улыбнулся.
– Мы с ним оба сейчас выполняем интернациональный долг. Только в разных «горячих» точках.
– Матери-то хоть пишет?
– Пишет. Каждую неделю, как и обещал…
***
Строительный кран медленно тянул по воздуху бетонную панель для ее монтажа на восьмом этаже девятиэтажного дома, возводящегося на окраине Тулы.
На площадке восьмого этажа топтались четверо монтажников, готовые принять панель. Среди них был и Павел – рослый, широкоплечий, с веселым загорелым лицом и большими голубыми глазами. На прошлой неделе он отметил свой двадцать первый День Рождения.
Задрав головы, строители смотрели на панель, зависшую над площадкой.
Раздался громкий треск, и стальной трос, на котором висела панель, лопнул. Перекосившись, она полетела на головы монтажников.
Спасаясь, они бросились в разные стороны.