А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -
Шрифт:
Как бы то ни было, зов пола в далеких и близких гарнизонах всегда сильнее заповеди, гласящей: «Не прелюбы сотвори», и сложные формы перекрестного опыления покрывают обшарпанные дома военных городков таинственными ореолами, доступными лишь избранным, то есть практически всем, кто там живет.
Страждущему сексуальному маньяку (для краткости можно его называть – «холостяк») приходится преодолеть массу препон на пути к истекающей душистым соком дульсинее, отправившей дражайшего супруга на дежурство. Проявляя чудеса конспирации, крадется он в полумраке через три подъезда, через четыре чердака, заходя для усыпления бдительности вездесущей публики поочередно к нескольким своим друзьям, и лишь потом – с пиписькой наперевес –
Был у нас один мичман, не сказать чтобы уж очень молодой и бестолковый, но маленько слабоватый на передок, а говоря точнее – пытался засунуть во все, что движется. И совершил он как-то роковую ошибку, каковую совершать самцам его склада ну никак не рекомендуется, а именно – женился. Не созрел он еще пока к тому времени к семейному гнездышку, а может, так и не созрел вообще – об этом, как говорится, история умалчивает. Нам же важно заметить одно – в одной секции чудильника с молодой счастливой семьей поселилась неземной красоты холостячка (не нимфоманка какая, а просто красывая дэвушька – наш мичман был, сами понимаете, сын гор). Какое-то время гордый джигит пытался ее не замечать, но через пару месяцев гены взяли свое и горячая кровь взыграла. Ну какой, вы мне скажите, джигит сможет полгода проходить мимо красывой дэвушьки, не совершая телодвижений? Да никакой, тем более, что пресловутая мадемуазель давно уже была вовсе и не дэвушька, о чем совершенно точно знали очень многие местные самцы, почитавшие ее дежурной гарнизонной гейшей. И вот, одним прекрасным вечером, когда молодая жена утопала посплетничать к лучшей подруге, змей напрямую предложил соседке свое наливное яблочко, и в нашем чудильнике пылко осуществилась неотвратимая мимолетная любовь, перешедшая в головокружительный роман, об окончании которого и рассказ.
Как-то после сытного обеда и святого послеобеденного сна наш симпатичный мичман напялил китель с белоснежным подворотничком, снаряжение под пистолет, взял в руку портфель со всем необходимым для несения суточного боевого дежурства, который собрала ему любящая супруга, нежно и сладко поцеловал последнюю в жаркие губы и отправился заступать. Да, я совсем забыл сказать, что секция была на первом этаже.
Козлу понятно – ни на какое дежурство наш жгучеглазый не собирался. Просидев до полуночи у приятеля и попив шильца, он, крадучись, подобрался под карниз окна, за которым его уже ждала гнусная совратительница, извиваясь от испепеляющего либидо. После подачи условного сигнала окно моментально было открыто, и через пять минут темпераментный кавказский штекер уже воткнулся куда надо (вернее, куда не надо).
Часам к четырем ночи резервуар был полностью опустошен, а грозный брандспойт превратился в пипетку. Умный соблазнитель, наверное, смылся бы тем же способом, что и пришел. Наш умным не был. Наш половой гаргантюа банально завалился спать возле теплой удовлетворенной дульсинеи – общеизвестно, что чем больше внизу, тем меньше вверху – закон сохранения, восьмой класс. Да и шильцо сделало свое дело.
А еще ближе к утру в паху у джигита, как положено, зазвонил будильничек Кашпировского, настойчиво призывая его к опустошению иного, более полного резервуара. Сын гор, не просыпаясь, встал с кровати и, как был, потопал в гальюн, одев, правда, свои цветастые трусы. Надеюсь, уже понятно, что, опорожнившись, он вернулся не к дульсинее, а туда, куда на полусонном автопилоте возвращался после гальюна тысячу раз – в родную свою комнату, где молодой жене как раз снилось прекрасное будущее. Что поделать – рефлексы. Молодая жена спросонья была приятно удивлена таким ранним приходом любимого мужа с дежурства, да еще в таком виде. Потом до нее дошло. В порыве небывалой страсти она неоднократно прошлась по повергнутому джигиту своими изящными стопами в военторговских шлепанцах, размазывая в безнадежную яичницу такие родные любимые штучки, предмет личной гордости и зависти подруг… Потом в ход пошла посуда и другое оружие массового поражения.
Комендатура находилась через дорогу напротив. Бдительный дежурный по гарнизону, проснувшись среди ночи от грохота, звона и воя, в мгновенье ока определил, откуда все это проистекает и, не подумав, послал на корриду ни в чем не виноватый патруль, которому больше всего досталось в той беспощадной битве, получившей название «Чуда в чудильнике», потому что муж и жена – одна сатана, и они объединились вместе с дэвушькой против ненавистных и непрошеных третейских судей с повязками, а когда те с позором ретировались с поля боя, троица еще аж до полудня продолжала громкое и захватывающее выяснение отношений, и атмосфера секции была очень наполнена…
Что? Мораль?! Я вас умоляю. Почитайте десять заповедей и отстаньте, ради Бога.
БРАТ ПО РАЗУМУ
И нет бы раскошелиться
И накормить пришельца…
из Владимира Семеновича
…альфа Волопаса увеличивалась в размерах. Она притягивала и манила. Она переливалась лучистым бело-голубым цветом. «Кто ты, брат?» – спрашивала она, протягивая добрые умные ладони. «Кто ты, брат? Ответь пред ликом Великого Космоса!» – «Я человек планеты Земля… планеты Земля… планеты… Земля… мля… мляяяяя…»
…мляяяяя!… Я с трудом разлепил глаза. Я находился в собственной спальне и в пустыне Калахари одновременно. Я сгорал от жары снаружи и внутри. Все пылало – и вдыхаемый воздух, и выдыхаемый; внутренности кололо нестерпимым огнем, головной мозг отсутствовал как таковой, а вместо него был сухой жаркий песок с редкими жуками-чернотелками и раскоряками саксаула. Запекшиеся губы были склеены намертво, окружающая действительность была четырех- и пятимерна. Все плавало вокруг.
Но я попытался привстать.
Это мне удалось.
Почти с первой попытки.
Передо мной был трильяж. А в трильяже был кто-то. Этот кто-то, предположительно, был офицером – наглухо застегнутый китель с планками двух медалей, белым «поплавком» училища и значком «За дальний поход»; теплые кальсоны; распухшее лицо без глаз. Он был капитан-лейтенантом – если судить по погонам. Я спросил его:
– Ттты хто?
Он не ответил.
Я обвел глазами окружающее. Окружающее теряло очертания и обретало вновь.
«Я – это ты.»
Спасибо… я уже и сам допер… это я. Ну и харя! А почему в кальсонах? теплых? На дворе июль… или июнь? Но – лето. Уй, духота… А где часы? Ебть… я ж должен быть на службе… начало одиннадцатого!., ох, ни фига ж себе… справили… а что справляли? наплевать… кто был? Ляшик был с гитарой, и Ленка Трушина, тоже со второго этажа… еще кто-то. Оооооооох… Пели, да. Еще как пели. Про Севастополь пели, ну да. Потом расползлись, во сколько? а я остался висеть на открытом окне… курил, надо было продышаться… звезды мне еще светили… и зажигалку уронил вниз, это я помню…
Какая, в анус, зажигалка?! Я же полмесяца как помощник главного инженера! Мне ж на базе надо быть… бумаг ведь груда… послезавтра почта… главный убьет… акты… заявки… форма 8ГДОМ… из управы звонить будут и пороть, пороть… надо ж так нажраться. Надо вставать, и бегом… воды!!!!!!!!!!!!! Оооооооо, твою ж налево… ы-ы-ы-ы-ы…
Автобус, минут десять езды на истерзанном сиденье… фуражка сдавливает башку, как бочку обод. Кочки – как воздушные ямы на Ту-104. Мать, не надо на меня ТАК дыбиться… окошко лучше открой… или сверху там… тяжко мне, не видишь, трах твою в клюз… какие ж вы все, люди…