А. Смолин, ведьмак. Цикл
Шрифт:
— Наставник, вы плохо выглядите, — с заботой в голосе обратился я к нему. — Может, «скорую»?
— Вербена, — прошипел он, отфыркиваясь. — Да? Ах ты, поганец!
— Радоваться надо, — укоризненно сказал я. — И говорить что-то вроде: «Какой толковый ученик попался».
— Ничего, — погрозил мне пальцем ведьмак. — Ничего, ты у меня так умирать будешь, как никто лет пятьсот уже не умирал, я тебя…
— Нет, — за спиной у него появилась черная фигура Хозяина, невесть как переместившаяся туда. На плечи моего бывшего наставника легли костяные руки с длинными
Последним, что я слышал от Артема Сергеевича при его жизни, был истошный крик, который он издал в тот момент, когда Хозяин кладбища развернул его, и показал то, что было у него под капюшоном. Больше мой несостоявшийся наставник звуков не издавал, хотя какое-то время был еще жив. Он жил тогда, когда жутко выглядящие мертвецы объедали плоть с его ног, когда могильные черви высасывали его глаза, и даже тогда, когда Хозяин кладбища достал из его груди нечто бесформенное и призрачное, надо полагать — душу. Он повертел ее в руках, помял, а после съел. В прямом смысле — отправил в капюшон.
Что до меня, так я даже и не подумал отводить глаза или отворачиваться в то время, пока происходила данная экзекуция. А зачем? Все же справедливо, убийца получил то, что заслужил.
И я с полным правом смотрел на торжество закона. Не того закона, что народный, а того, что людской. Когда все по справедливости и каждому воздается по делам его.
— Долг оплачен, — сказал Хозяин по завершению действа, когда тело Артема Семеновича снопом повалилось на землю. И что интересно — выглядело оно целым и невредимым, будто его только что не терзали исчадия кладбища.
Иллюзия? И если да, что именно ей являлось — то, что было тогда, или то, что я вижу сейчас?
— Нож, — протянул Хозяин оперативнику тускло блеснувший предмет. — И тело. Все, как договаривались.
— Шею ему сверни, а? — попросил его Нифонтов. — Тебе раз плюнуть, а мне тяжеловато все же. Только поестественней, чтобы вроде как несчастный случай.
Хозяин кладбища нагнулся к трупу, что-то хрустнуло.
— Вот теперь порядок, — удовлетворенно сказал Николай. — И надо его в какую-нибудь канаву определить, мол — упал и убился. Ночь, кладбище, темнота, с каждым могло случиться.
Повелитель мертвых мотнул капюшоном, из-за кустов вылезли несколько полусгнивших трупов и утащили куда-то в глубину территории тело того, кто считал себя прогрессором. Туда ему и дорога.
— Вот и славно, — Нифонтов посмотрел на меня. — Всем хорошо, все довольны.
— Еще одно дело осталось, — подал голос Хозяин кладбища. — Мертвые всегда платят свои долги. Я должен вот ему и хочу рассчитаться.
Костяной палец показал на меня. Надо же. Не знал, что у меня есть такой должник.
— Могильного золота я тебе не дам, от него тебе проку не будет, одна беда, — продолжил повелитель мертвых. — Знания ты должен получить сам, иначе от них не будет прока. Я решил дать тебе то, что ты не сможешь получить никак иначе, кроме как от меня. Вот мой дар — отпусти этих двоих, я разрешаю тебе сделать это.
И в тот же миг передо мной появилось два призрачных силуэта. Один — старик с окладистой бородой, второй — нестарый еще совсем мужчина, усатый, чем-то похожий на кота.
Я сразу понял, кто это. Ведьмаки, принявшие здесь, вон на той плите, смерть страшную, лютую. Бородатый — это, скорее всего, Степан, именно это имя упоминал Артем Сергеевич. А вот как зовут второго, я не знаю.
— Давай, паря, — глухо, как из бочки, сказал бородатый. — Нам пора. Ждут нас там.
— А как? — я обернулся к Костяному царю. — В смысле — технологически как это сделать? Я не знаю.
Тот только плечами передернул — мол, сам думай.
— Все просто, — мягко сказал усатый и протянул ко мне руку, точнее — вытянул указательный палец. — Коснись меня — и все получится. Получится-получится, не сомневайся.
И я сделал так, как он сказал. Не задумываясь, как поступил бы раньше, не прикидывая последствия, не предполагая худшего. Наши пальцы соединились, и усач пропал, будто его и не было никогда. Его словно стерла с нашего плана бытия чья-то легкая рука.
А у меня на душе в этот самый миг стало так хорошо, так легко, как никогда в жизни не было. Это было как на качелях в детстве, когда земля и небо сливаются одно целое и тебе от этого скользящего вверх-вниз перед глазами золотисто-синего хочется кричать от восторга, только тут эмоции были раз в сто сильнее. Что-то внутри меня словно освободилось, что-то новое, ранее неизведанное, запредельное и невиданное. Оно проснулось и заполнило все душевное пространство, отведенное мне природой, как вода заливает до горлышка кувшин. Я остался собой — и в то же время стал другим, тем, кем теперь буду до самой своей смерти.
Нет, у меня не добавилось тайных знаний, у меня не открылся третий глаз, и я не ощутил сыновьего единства с Землей и Небом. Это было нечто другое. Словно сняли у меня с глаз повязку и сказали:
— Вот он, какой мир на самом-то деле. Живи в нем, коли сможешь.
И буду жить. С удовольствием. Сколько смогу. Привыкать к нему буду, познавать его стану. Нет, та жизнь, что у меня была — она всегда со мной, куда я от нее? Но она теперь только часть прошлого. И я сейчас не о службе в банке, не о Светке и не о родителях. О другом речь.
А потом я засмеялся, легко и беззаботно.
— Беда, — негромко сказал Нифонтов Хозяину кладбища. — Не нравится мне этот смех.
— Ло-ма-ти, — захлебываясь, произнес я. — Ломати. Ох, мать твою так, ломати! Вот диво-то и снизошло!
Я понял, о чем в книге вел речь Ратмир. Не страх надо преодолевать, не руку себе ломать. О другом речь, совсем о другом. Надо не побояться через себя старого перешагнуть, сломать все то наносное, что в душе имеется. Не выкинуть, но изменить, вот что имелось в виду. Пройди через всёе, изменись, переродись, но не потеряй себя самого. Если себя старого потеряешь, то и новому появиться будет негде.