А.Беляев. Собрание сочинений том 4
Шрифт:
— Мачта! Мачта затонувшего корабля! — воскликнул Миша.
— Да, очевидно, это мачта, — ответил Гинзбург. — Тебе хорошо видно, Миша? — спросил он.
— Сейчас прояснится, — промолвил Николай Петрович.
Миша не заметил, когда подошел отец. Не сон ли это?
Миша, отец, Гинзбург, Барковский, Москва, Атлантический океан — все сгрудилось в одной комнате. Да, теперь Миша чувствовал себя участником экспедиции. Ведь и Гинзбург там видит то же самое, что Миша.
Мачта сошла с экрана, аппарат, видимо,
«Дивный, чарующий мир подводных глубин! — думал Миша. — Там нет бурь, нет смен температуры, нет погоды. Всегда мрак, холод, молчание… И там — жизнь, борьба, свои радости и свое горе…»
— Смотрите! — вскричал вдруг Миша.
Вдали появилась новая горная вершина. На одном выступе лежал четырехмачтовый корабль, склонившись над кручей под углом в сорок пять градусов. На нем нет ни парусов, ни снастей. Они давно сгнили. Ниже, на другом выступе, лежит большой пароход вверх кормой, а рядом странное судно с коротким высоким корпусом, с еще более высокой кормой и вырезанной из дерева фигурой на носу.
— Испанская каравелла, — сказал Азорес. — Пролежала на дне не одно столетие. Я хочу опуститься на дно и осмотреть каравеллу.
— Но ты же не водолаз, — возразил Маковский.
— Я уже присмотрелся к работе водолазов, говорил с Протчевым. Быть водолазом не такое уж трудное мастерство. Справлюсь…
Его отговаривали, но испанец был упрям. Да и как корреспонденту пропустить такой случай! Подводное путешествие… Каравелла… Из этого выйдет прекрасный фельетон, очерк, рассказ.
Маковский усмехнулся:
— Ну пусть попробует. С ним Протчев и потом… — Маковский тихо отдал Гинзбургу какое-то распоряжение.
Азореса быстро одели, хлопнули по шлему — готово! — и бережно опустили в океан.
На экране тотчас появилось изображение Азореса, спускавшегося вглубь. На его веревочные сигналы Маковский, видимо, не надеялся. Даже те, кто прошел водолазную школу, в первое время практики от волнения путают сигналы: например, вместо того чтобы дернуть трижды («поднимай вверх»), дергают четыре раза («много воздуха»), и воздушная помпа начинает работать медленнее. Телефон надежнее, но и телефон может испортиться. Протчев проследит за Азоресом, к тому же благодаря телевизору на палубе траулера все будут видеть каждое движение Азореса. «Водолаз-любитель» будет под неусыпным наблюдением. Но Маковский, кажется, решил немного проучить самоуверенного журналиста…
Спуск совершался очень медленно. Мотя, не отрываясь, смотрел на фигуру водолаза.
Странно! Ноги Азореса словно бы раздуваются. Живот, спина полнеют, растут… И вдруг Азорес перевернулся вверх ногами и стремглав полетел
Ослепительное солнце… Синяя, изборожденная волнами поверхность океана… На ней неожиданно появляются ноги «отважного» водолаза… Его быстро вытаскивают на палубу, снимают шлем. Лицо Азореса бледное, испуганное. Его мутит, из носа течет кровь — лопнули кровеносные сосуды от быстрой смены давления. Однако ничего страшного. Азорес всплыл, как щепка, с небольшой глубины.
— Что это? Почему? — спросил растерянный Азорес.
— Догадайся сам. Ты изучал теорию водолазного дела у Протчева, — отвечает Маковский.
— Вода не принимает, — смеется Гинзбург.
Матросы осматривают Азореса — ему надо отлежаться.
Испанец сидит на палубе. Солнце отражается в лужах, натекших со скафандра. Все молчат. Азорес хлопает себя по лбу и смеется.
— Понял! — кричит он. — Я забыл, что надо нажимать головой на клапан «головного золотника» — выпускать лишний воздух — «травить воздух», как говорил Протчев. Меня раздуло и выбросило на поверхность.
— Фельетон не вышел? — смеется Кириллов.
— К сожалению, откладывается, — отвечает Азорес. — Но я все-таки спущусь на дно.
— Тихим ходом подвести траулер к затонувшему пароходу! распорядился Барковский.
— Когда они все успели собраться? — удивился Миша. Он так увлекся экраном, что не замечал ничего вокруг.
Изображение на экране колыхалось — телеоко двигалось вперед, наталкивалось на преграду воды и покачивалось.
Чем ближе подходил траулер к скале, тем больше погибших кораблей и пароходов виднелось на выступах и в расщелинах подводной горы. Она вся была усеяна ими. Здесь встречались и старинные каравеллы, и парусники минувшего столетия, и колесные пароходы времен Фултона, и современные винтовые.
— Кладбище кораблей, — тихо промолвил Маковский. — Сколько их погибло по дороге из Америки в Европу!
— Да, весь путь, видимо, усеян, — ответил Борин.
— Одного железа сколько, — добавил Кириллов.
— А сколько сокровищ лежит в трюмах, сколько бочек золота и серебра! Ведь с самого открытия Америки люди тонули сами и губили в океане награбленное и найденное в Новом Свете золото. Только испанцы посеяли на дне не один десяток тонн золота, — сказал Азорес.
— А сколько людей пошло ко дну из-за человеческой жадности! — услышал Миша голос Гинзбурга.
— И ради смелости, пытливости! — поправил его Барковский.
— Однако нелегко будет найти нашего покойничка, — добавил он, глядя на кладбище кораблей, которое все увеличивалось.
— Растения! Нет, кораллы… — удивленно воскликнул Миша. — Разве кораллы растут на такой глубине?
— Они жили, видимо, тогда, когда эти горы еще лежали намного ближе к поверхности моря, — сказал Тоффель. — Перед нами, очевидно, затонувший материк.