А.Н.О.М.А.Л.И.Я. Дилогия

Старший садовник Никита Чагин, высокий мужчина тридцати пяти лет, в прекрасном настроении возвращался домой из питомника вечнозеленых. На нем был рабочий комбинезон цвета хаки, грубые черные ботинки с толстой подошвой. Длинные светлые волосы развевались на теплом апрельском ветру. Как и всегда, он ехал на велосипеде.

Во дворе невероятно длинной панельной девятиэтажки, в которой жил с семьей Чагин, шла обычная московская жизнь. На скамейках, под цветущими молоденькими абрикосами, сидели старики. Женщины развешивали на веревках белье. Школьники играли в волейбол на песочной площадке. Малыши носились веселой стайкой, преследуя большого рыжего кролика. Кролик, подкидывая зад, пытался уйти от преследования по длинной полосе асфальта, когда‑то служившей проезжей частью. «Здравствуйте, дядя Никита!» – закричали дети Чагину. «Здравствуйте, дети!» – ответил Чагин и внезапно нажал на оба тормоза.

Сердце старшего садовника сделало прыжок, которому кролик, спасающийся от детей, мог бы от всей души позавидовать.

В дальнем конце двора, у подъезда Чагина, стоял большой белый автомобиль.

К сорока пяти годам я повидал много страшных вещей. Даже слишком. Отравленные колодцы, взорванные подъезды,

Но, кажется, не было ничего страшнее, чем то, что я увидел ранним утром 10 марта 201… года у метро «Кропоткинская», в начале Бульварного кольца.

Это была огромная, дикая, паническая очередь к телефонам‑автоматам.

Войдя в подъезд, Чагин взбежал к лифту, на табло горела красная цифра «9», именно на девятом и жил Чагин. Он нажал на кнопку, лифт долго, очень долго спускался.

Наконец двери шахты открылись, и ударило тяжелым запахом мочи. Стенки были мокрые, на полу поблескивала вонючая лужа. Чагин остолбенел. «Внедорожник!» – вдруг возникло в голове слово. Внедорожник! Вот как назывались раньше такие машины с большими колесами.

Мочи в лифте Чагин не видел лет пять, не меньше. Он просто забыл, что это возможно. Поколебавшись с мгновение, Никита прошел мимо лифта и через две ступени побежал вверх по лестнице. Ступеньки лестницы были веселые, яркие: пролет салатовый, пролет светло‑оранжевый. Салатовый, светло‑оранжевый. Салатовый, светло‑оранжевый. Интересно, Вика уже дома? Одна?

На площадке пятого этажа жужжала машинка для чистки обуви. Сосед Витя надраивал черные туфли. Несколько пар обуви других цветов, среди них женские и детские, стояли рядом на стеклянной полке.

– Привет! – бросил Никита, пробегая.

– Эй! – позвал вслед Витя. – Что с тобой? Помощь нужна?

– Нет. Утюг забыл выключить, – крикнул Чагин в просвет между перилами.

На девятом этаже Чагин оглядел свою лестничную площадку, салатовую. Все было в порядке, на месте: тюлевые занавески на окне ниже пролетом, апельсиновое дерево в большом керамическом горшке, никелированная лестница на стене и над ней – люк на чердак из свежей некрашеной сосны.

Он открыл дверь в квартиру своими ключами и вошел. Из гостиной доносился смех жены и негромкий грубоватый мужской голос. Никита не разуваясь прошел по коридору в гостиную. На низком диване, далеко выставив длинные ноги в ослепительных черных туфлях (которые по своему отчаянному блеску вполне могли бы потягаться с туфлями сседа Вити), сидел, развалившись, высокий мужчина в очень хорошем темно‑синем костюме. У мужчины был седой ежик и стальной взгляд серо‑голубых глаз. На столике из небьющегося стекла стояла откупоренная бутылка вина, два полупустых бокала и нетронутая чашечка кофе. По правую руку от незнакомца, спиной к Чагину, сидела в кресле жена Чагина, Вика, темноволосая, аккуратная и казавшаяся совсем миниатюрной рядом с рослым незнакомцем. Когда Чагин вошел, Вика повернулась к нему, и Никита в глазах ее, в лице, во всем развороте ее небольшого аккуратного тела, увидел то почти чрезмерное возбуждение, которое так притягивало его когда‑то и которого позже он стал бояться, зная, что за ним следует темная вспышка депрессии, обиды и скандалы.

– Заходи! Скорее! – сказала Вика своим звонким возбужденным голосом. – Виталий к нам из Сектора приехал. Представляешь?

Незваный гость приподнялся и протянул Никите руку, оголив белоснежный манжет и запонку, блеснувшую металлом и голубым стеклом (или камнем, Чагин не очень разбирался).

– Виталий.

– Никита. – Чагин пожал протянутую руку, очень крепкую, холодную и уверенную.

Лицо незнакомца было в оспинах, левый глаз из‑за шрама над бровью казался меньше правого. Он явно был намного старше Чагина, может быть лет пятидесяти, но при этом подтянут, шире Никиты в плечах и даже, кажется, выше ростом. «В одиночку такого из квартиры не вышвырнешь», – подумал Чагин.

– Виталий… А по отчеству? – спросил он.

– Виталий и всё. Вы же знаете, у нас по отчеству не принято.

– Сейчас я принесу бокал. Будешь вино? – Вика поднялась с грацией нарастающего возбуждения.

– Буду, – сказал Чагин и сел на краешек кресла. – Чем обязан? – спросил он незнакомца.

– У меня к вам есть очень интересное предложение, – ответил Виталий, и зрачки его странно сузились.

У Чагина внутри все почему‑то натянулось и задрожало. Он вспомнил мочу в лифте.