аа
Шрифт:
Настенные часы показывают 8:45. Осталось семь часов и пятнадцать минут.
Потому что все это закончится в четыре.
* * *
В круглосуточной аптеке один из двух провизоров работает в ночную смену. Начинает в восемь вечера и заканчивает в восемь утра. Семь дней без перерыва, затем семь выходных. Двадцать шесть недель в год гарантированного отпуска.
Во всяком случае, так сказано в моем договоре.
Я уже шестнадцатую неделю без единого выходного. Сто двенадцать дней. По двенадцать
Все время здесь, в аптеке. Мой дом вне дома.
Два провизора обычно меняются сменами каждую неделю. Но Рон, второй ночной аптекарь – загорелый блондинистый красавчик только-только из колледжа, которому лучше бы в модельный бизнес податься, – уже несколько месяцев не в состоянии работать.
По утрам, закончив смену, Рон всегда проплывает несколько дорожек в бассейне оздоровительного центра. Бреет ноги – то ли для скорости, то ли все никак забыть не может, как тренировался в юношеской олимпийской сборной. Однажды перестарался с бритьем и глубоко порезался. Полез в бассейн, и какие-то бактерии, водившиеся в хлорированной воде, его достали. Через неделю порез воспалился и пошел прыщами. Еще неделю спустя прыщи превратились в фурункулы, полопались и стали сочиться густым желтым гноем. Прошло еще две недели, и Рон уже не мог наступать на ногу. В больницу его увезли на скорой – после того как он свалился, держась за живот и хватая ртом воздух. Первый месяц он провел в палате интенсивной терапии, на внутривенных антибиотиках, а потом впал в кому.
Врачи поставили диагноз: кома в результате пневмонии, вызванной стафилококковым заражением крови из-за пореза на ноге.
Грязный белый, никогда не стиранный халат Рона все еще висит на стене в задней комнате аптеки. Зеленовато-коричневые пятнышки на рукавах похожи на бактерии, прогрызающие ткань насквозь, по ниточке.
Мой начальник попросил меня выручить компанию и немножко поработать сверхурочно. Мол, я все равно им кое-чем обязан, после того случая в прошлом году. Но это ничего, сказал, я ж все равно в юридическом смысле могу работать.
Я переспросил, на пользу ли компании мои переработки, учитывая прошлый… инцидент.
А он сказал, чтоб я просто ходил и ходил на работу, он мне разрешит потом взять выходной. Это было четыре месяца назад. С тех пор не помню, когда я спал.
Моя четырехмесячная бессонница очевидна любому покупателю. Она сквозит в налитых кровью зрачках, в растрепанных волосах, в недобритой щетине на подбородке. На бледном лице, запавшем от ежедневных пропусков обеда или ужина, или обоих сразу. И каждый посетитель не стесняется мне на это указать.
– Вы на пьяного похожи.
– Бледный, как смерть.
– А где настоящий аптекарь?
Я молчу, не глядя на них, и покупатели расходятся, качая головами.
Тогда я снова усаживаюсь поудобней и читаю старые учебники, медицинские журналы, просматриваю вкладыши к лекарствам, запоминаю действие каждого препарата, биодоступность, противопоказания, взаимодействие с другими лекарственными средствами и побочные эффекты.
Учусь всю ночь напролет, в ожидании очередного клиента с рецептом, вопросом, болезнью. И тогда выполняю рутинные действия.
До четырех
* * *
В 10:45 брюнетка с покрасневшими глазами и сережкой с розовым камушком на языке протягивает мне рецепт на кларитромицин, открывает бутылку с диетической колой, за которую еще не заплатила, и заявляет, что у нее в горле стрептоккок от поцелуев с парнем, Джейком.
– А он заразился, когда целовался с этой шлюхой Джоанной Дженкинс. – Девица шарит в своей сумочке (на запястье у нее виден штамп из бара), достает фляжку и доливает в бутылку с колой какую-то коричневую жидкость. Потом хватает с полки пакетик с чипсами, надрывает и засовывает пригоршню чипсов в рот.
Рецепт у нее без подписи врача, поэтому я звоню в городской медицинский центр – проверить, кто его выписал.
На ключицах у нее красные пятна. Может, любовник оставил засосы, но мое медицинское заключение таково: насекомые покусали. Следы укусов краснеют на груди и спускаются в вырез просвечивающей белой майки, под которой явно нет лифчика.
Она чешет ключицу.
– Я как будто наглоталась Джоанниной ДНК.
Я все вишу на телефоне, и ни один врач не может припомнить, выписывал ли этот рецепт; и тут девица говорит:
– Да не была я у врача. Просидела в приемной целый час, а потом медсестра мне рецепт вынесла.
Только в десяти процентах случаев у взрослых боль в горле возникает из-за стрептококковой инфекции. Остальные 90 процентов случаются из-за вирусов и сопровождаются кашлем, чиханием, заложенным носом – всеми симптомами обыкновенной простуды.
В ответ на свой вопрос, засовывал ли доктор ей в горло такую длинную палочку, получаю:
– Я никому ничего не дам в рот себе засунуть. Только самому-пресамому красавчику.
Врачи берут соскоб клеток с задней стенки гортани, добавляют в раствор нитрата натрия и уксусной кислоты, и через несколько минут выделяют специфический белок Streptococcus pyogenes bacterium.
Наконец, какой-то врач велит мне отпустить лекарство по рецепту и прекратить терзать их телефоны; тогда я возвращаясь к стойке и, не поднимая головы, спрашиваю, есть ли у нее еще вопросы.
– А горло может заболеть от орального секса? – Девица снова набивает рот чипсами и запивает остатками диетической колы. – Когда сама делаешь, а не тебе? Или это все равно?
Я пробиваю пустую бутылку и пустой пакет чипсов, и откладываю их в сторону, туда, где уже скопилась гора приготовленных растворов амоксициллина, сигаретных окурков, изодранных журналов и всякого разного хлама, который клиенты аптеки каждую ночь оставляют у меня на стойке.
– Потому что, может быть, я подцепила стрептококк от Райана, – добавляет она. – Или от Брюса.
Мне хочется посмотреть этой девке в глаза и сказать, что при настоящей стрептококковой инфекции пациент не в состоянии поедать картофельные чипсы и пить содовую. Даже говорить, и то больно, остается только потягивать горячий чай и рассасывать леденцы от боли в горле, причем даже от леденцов ощущения, точно бритвенные лезвия глотаешь.