Аальхарнская трилогия. Трилогия

Петровичева Лариса

— Много, — сказал южанин. — Я бы сказал, сотни три…

Андрей крепко выматерился по-русски и направился к развалинам.

Живых там больше не было. Никого. Развалины храма разбирали до вечера, всякий раз, видя человека среди камней, надеясь, что он жив. Среди погибших в основном были женщины и дети, пришедшие в храм на первой неделе поста, чтобы традиционно освятить цветы у мощей мученика. К концу дня Андрей почувствовал какое-то внутреннее отупение, которое позволяло ему отстраненно наблюдать и участвовать — благодаря этому он мог оттаскивать камни, доставать мертвых, бесстрастно фиксировать смерть и не срываться в истерику.

Потом ему стало совсем плохо — в легких словно возникла металлическая пластина, не позволявшая дышать — тогда Андрей отошел в сторону и обессиленно опустился на землю. Стоило ему остаться в относительном одиночестве, как окружающий мир, до того словно бы находившийся за защитной пленкой, смог прорваться к Андрею — его захлестнуло звуками, красками, запахами. Он увидел место трагедии в деталях: темные пятна крови на камнях храма, закрытые зеленой тканью трупы и фрагменты тел, мятые почерневшие лепестки освященных цветов, обрывки одежды, игрушечный медоедик без лапы, рыдающие родные и близкие погибших — все это наконец-то догнало его, смяло и оглушило. Тогда Андрей закрыл лицо грязными ладонями и заплакал.

* * *

В столице был объявлен недельный траур по погибшим.

Горожане выглядели испуганными и недоумевающими. Пройдя через многолетнюю войну, они не понаслышке знали о том, что такое кровь и смерть, но не могли допустить даже мысли о том, чтобы в мирное время произошло подобное богохульное изуверство. Если раньше враг был известен в лицо, то теперь все замерли в ожидании незримой и неотвратимой беды, что могла нагрянуть в любую минуту.

— Я не знаю, как мне выразить мою скорбь.

Пришедшие на гражданскую панихиду по погибшим стояли, скорбно склонив головы. Погода в столице испортилась: низко нависли тучи, порой брызгало дождем, и усиливающийся ветер трепал черные флаги.

— Друзья мои, братья и сестры, — император, обратившийся с речью к народу, говорил вроде бы негромко, но в молчании и тишине его голос долетал до всех. — Скорбя и рыдая по погибшим, мы должны понимать, что этим не вернем наших близких. Я верю, что Заступник оказался к ним милостив, и сейчас все они пребывают в Его чертогах. В своей неизмеримой доброте и человеколюбии Он сможет унять и нашу боль, такую неуемную сейчас. Мы потеряли лучших людей, красу и будущее Аальхарна, и эту потерю ничто не восполнит.

В толпе кто-то всхлипывал. Шани тоже провел по щеке рукой в перчатке. Во влажном воздухе отчетливо пахло душной тяжестью идущей грозы.

— Расследование взрыва я беру под свой личный контроль, — продолжал император, — и перед лицом своего народа приношу клятву в том, что отнявшие у нас наших родных и близких будут найдены и понесут самое суровое наказание.

По толпе прошла волна ропота. Жители столицы прекрасно знали, что император слов на ветер не бросает.

— Какие бы цели ни ставили убийцы, у них не получится самого главного. Они никогда не смогут внести раскол и смуту в наш народ. Это горе дает нам силу для того, чтобы сплотиться как никогда прежде и совместной волей, единой помощью и братской любовью победить любую беду…

Сидя на скамье в оранжерее, Несса думала о том, что убегала от одного несчастья ради того, чтобы попасть к другому. Когда она узнала о взрыве и бросилась к развалинам храма, то

даже не ожидала, что ее там ждет. А там были мертвые люди — и мертвые дети! — и Андрей, что смотрел прямо на нее и ничего не видел. Вместе с остальными лекарниками и охранцами Несса разбирала завал, и слезы текли по ее щекам, срываясь в кровавую пыль, а потом началось самое тяжелое — сортировка останков и опознание. Когда стоявший рядом с ней мужчина в военной форме вдруг взял с зеленой ткани кисть руки — единственное, что осталось от человека — и каким-то неживым голосом промолвил: «Знаете… это моя жена. Это ее шрам на пальце» — то Несса упала в обморок.

Это моя родина, думала Несса, сидя в одиночестве среди пышных цветов оранжереи. Снаружи шел дождь, и бормотал, ворочаясь и урча, далекий гром, а здесь было тихо и темно, и Нессе хотелось раствориться в этой темноте, перестать быть собой, перестать принадлежать миру, в котором человек с изуродованным сердцем и разумом приходит в храм и убивает детей и женщин. Да, это была ее родина — красивая яркая обертка с оторванной женской рукой внутри. Пожми руку мертвецу — тебе больше некуда податься.

«Не плачь, — шепнул ей внутренний голос. — Подумай лучше, зачем это сделано. Ты ведь жила на Земле, изучала историю и политику, ты же прекрасно понимаешь, что такие жертвы не приносятся просто так…»

— Кому это выгодно? — промолвила Несса вслух.

— Я тоже размышляю об этом, госпожа.

Несса вздрогнула и обернулась. Позади, на дорожке, стоял Артуро — в свете маленького фонаря его лицо было усталым и зловещим; словно маньяк утомился убивать жертв, но не может остановиться, подумала Несса и поразилась такому сравнению.

— Здравствуйте, Артуро, — сказала она. — Я не слышала, как вы подошли.

— Я хожу очень тихо, — кивнул Артуро. — Моя госпожа, его величество хотел бы вас видеть сегодня вечером. Насколько мне известно, это касается одного из ваших неявно высказанных желаний.

Несса пожала плечами. Вроде бы ничего такого в присутствии Шани она не желала.

— Что ж, благодарю вас. Я скоро буду.

— Идемте, — произнес Артуро и приглашающе качнул фонарем. — Здесь уже темно, а вы без фонаря. Можете заблудиться или упасть.

Несса подчинилась.

Император ждал ее в полумраке Красного кабинета — крохотной комнаты с книжными шкафами и камином, что размещалась в одном из самых отдаленных уголков дворца. Войдя в кабинет и закрыв за собой дверь, Несса не сразу увидела Шани: тот сидел в самом дальнем углу, почти в темноте, задумчиво водя пальцем по чаше с красным вином. «Как будто вампир в замке. Или паук в паутине, — подумала Несса. — Странные у меня сегодня ассоциации».

— Добрый вечер, — сказала Несса, осторожно присаживаясь на край кресла.

— Добрый вечер, — откликнулся Шани и отставил чашу. «Э, государь, да вы нарезаться изволили», — подумала Несса, всматриваясь в его лицо. — Как ты?

Несса пожала плечами.

— Не знаю. Но вряд ли хорошо.

— Логично, — кивнул Шани. — Тебе страшно, Несса? После стерильного мира Земли да в кровавую кашу…

Несса почувствовала, что ее начинает знобить.

— Там были дети, — прошептала она. — Маленькие дети… Я доставала их из развалин, — Нессе вдруг стало ясно, что продолжать незачем, и никакие слова не опишут ее состояние более емко и не заставят раны затянуться. Там были маленькие дети, и она доставала их из-под развалин. Все.