Аббат
Шрифт:
Глава XXXIV
Ты с лестницей веревочной явился,
Ты захватил и маску и фонарь, —
Ах, Педро! Можно подкупить лакея,
К дуэнье старой ловко подольститься,
Но здесь грифоном стал родной отец
И, недоступный сну, коварству, лести,
Хранит сокровище девичьей чести.
Ход нашей истории приводит нас вновь в замок Лохливен, где цепь описываемых событий оборвалась в тот примечательный день, когда уехал Драйфсдейл, Прошел полдень, наступил обеденный час, но в покоях королевы не было заметно никаких приготовлений к обеду. Сама Мария уединилась в своей спальне и что-то усердно писала. Ее приближенные
— Я готов предположить, — сказал паж, — что, после того как из-за неудачного выбора поставщика яда не удалась попытка отравить нас, они, по-видимому, решили уморить нас голодом.
Леди Флеминг была весьма встревожена подобной перспективой, и ее утешило только то, что кухонная труба дымилась целый день, а это явно противоречило пессимистическому предположению пажа. Внезапно Кэтрин Ситон воскликнула:
— Через двор несут обед; впереди шагает сама леди Лохливен в своих самых высоких и туго накрахмаленных брыжах, в платье с рукавами из кипорной ткани и огромными старомодными фижмами из малинового бархата.
— Я готов ручаться, — сказал паж, который также подошел к окну, — что в этих самых фижмах она пленила сердце доброго короля Джеми, благодаря чему осчастливила нашу бедную королеву ее драгоценным братцем.
— Это маловероятно, мейстер Роланд, — ответила леди Флеминг, которая была большим знатоком всех изменений моды. — Фижмы стали носить впервые, когда королева-правительница удалилась в Сент-Эндрюс после битвы при Пинки; тогда они назывались vertugardins.
Она бы и дальше развивала свои суждения об этих весьма важных предметах, если бы ее не прервало появление слуг с подносами; во главе процессии шла леди Лохливен, решившая отныне лично пробовать каждое блюдо, подаваемое к столу королевы. Леди Флеминг вежливо посочувствовала хозяйке замка, которой приходилось нести столь обременительную обязанность,
— После того, что произошло нынче утром, миледи, — сказала леди Лохливен, — моя собственная честь и честь моего сына настоятельно требуют, чтобы я сама предварительно отведывала той пищи, которую будет есть моя невольная гостья. Пожалуйста, известите леди Марию, что я жду ее распоряжений.
— Ее величество, — ответила леди Флеминг, подчеркнув королевский титул, — будет поставлена в известность о том, что леди Лохливен ожидает ее.
Мария Стюарт немедленно вышла и обратилась к хозяйке замка любезным тоном, который граничил с подлинной сердечностью:
— Вы поступаете очень благородно, леди Лохливен, — сказала она. — И хотя мы сами не страшимся никакой опасности, будучи под вашим кровом, наши дамы были очень встревожены утренним событием. Теперь обед будет более приятным благодаря вашему присутствию, внушающему им уверенность в собственной безопасности. Прошу вас, садитесь.
Леди Лохливен последовала приглашению королевы, а Роланд по обыкновению резал мясо и прислуживал за столом. Однако, вопреки сказанному королевой, обед проходил тихо и безмолвно; любая попытка Марии Стюарт завязать общий разговор замерзала от холодной важности ответов леди Лохливен. В конце концов получилось так, что королева, которая гордилась своим умением вести любезную беседу и считала, что в данном случае она идет на уступки своей гостье, почувствовала себя оскорбленной необщительностью леди Лохливен. Обменявшись многозначительными взглядами с леди Флеминг и Кэтрин, она слегка пожала плечами и больше не прерывала молчания. После продолжительной паузы леди Дуглас сказала:
— Я замечаю, ваше величество, что нарушаю веселье вашего почтенного круга. Прошу извинить меня, но я вдова, одиноко несущая бремя своего опасного положения; преданная моим собственным внуком, обманутая слугой, вряд ли я была достойна вашего милостивого приглашения отобедать с вами за одним столом, где от гостей, по-видимому, ждут остроумия и умения развлечь общество.
— Если леди Лохливен говорит серьезно, — сказала королева, — нам странно, что она так простодушно считает наши нынешние обеды достаточно веселыми. Хоть она и вдова, но она живет, окруженная почетом, на свободе, возглавляя дом своего покойного мужа. Мне же известна в этом мире по крайней мере одна овдовевшая женщина, при которой никогда не следовало бы упоминать об изменах и предательстве, ибо никто лучше ее не ознакомился с горьким смыслом этих слов.
— Я не собиралась, миледи, напоминать вам о ваших несчастьях, когда перечисляла свои, — ответила леди Лохливен, и за столом снова воцарилось молчание.
Наконец Мария Стюарт обратилась к леди Флеминг:
— Мы здесь не в состоянии серьезно согрешить, ma bonne note 74 , слишком уж строго нас охраняют для этого, но если бы мы действительно согрешили, можно было бы рассматривать это картезианское молчание как один из видов епитимьи. Если ты, моя милая Флеминг, плохо укрепила мою накидку, или если Кэтрин сделала кривой стежок в своей вышивке, думая о чем-то, не относящемся к ее рукоделию, или если Роланд Грейм промахнулся, стреляя по дикой утке, и разбил стекло в стрельчатом башенном окне, как это случилось с ним на прошлой неделе, теперь как раз время всем вам поразмыслить о своих грехах и покаяться в них.
Note74
Моя милая (франц.).
— При всем моем уважении к вам, миледи, — сказала леди Лохливен, — разрешите мне, старухе, воспользоваться привилегией моего возраста и заметить, что ваши приближенные могли бы покаяться и в чем-нибудь более серьезном, чем в тех безделицах, о которых вы упомянули, и притом упомянули в таком тоне — я еще раз прошу извинить меня, — как будто вы не относитесь серьезно ни к греху, ни к покаянию.
— Вы стали теперь нашим стольником, леди Лохливен, — сказала королева, — но кроме этого вы хотите совместить ваши функции с обязанностями нашего духовника. А между тем, если уж говорить серьезно, то разрешите вас спросить, в частности, о духовнике. Почему до сих пор не выполнено обещание регента, как именует себя ваш сын? Время от времени оно возобновляется, но затем его неизменно снова нарушают. По-моему, тот, кто так много говорит о своей собственной серьезности и святости, не должен лишать других религиозной поддержки, в которой они крайне нуждаются.
— Миледи, граф Мерри действительно проявил слабость, — сказала леди Лохливен, — уступив вашему несчастному предрассудку, и присланный им папистский священник прибыл в селение Кинрос. Но Дуглас — хозяин у себя в замке, и он никогда ке допустит, чтобы его порог хотя бы на миг переступил эмиссар римского епископа.
— Но в таком случае, — сказала Мария Стюарт, — лорд регент мог бы отправить меня туда, где было бы меньше щепетильности и больше человечности.
— Тут, миледи, — возразила леди Лохливен, — вы неправильно понимаете и человечность и религию. Человечность дает больному лекарства, которые восстанавливают его здоровье, но она отказывает ему в соблазнительных деликатесах и напитках, которые приятны на вкус, но усиливают его болезнь.
— Эта ваша человечность, леди Лохливен, просто жестокость под маской лицемерной дружеской заботы. Меня здесь у вас притесняют, как будто собираясь разрушить и тело мое и душу. Но бог не допустит, чтобы вечно длилась подобная несправедливость, и те, кто принимает в ней самое активное участие, скоро получат свое возмездие.
В этот момент в покои королевы вошел Рэндл, с таким встревоженным видом, что леди Флеминг слегка вскрикнула, королева заметно вздрогнула, а леди Лохливен, слишком твердая и гордая, чтобы обнаружить свой испуг, торопливо спросила его, что произошло.