Аббатство Кошмаров
Шрифт:
Уж не знаем, насколько справедлива теория о любви и языке, о которой шла речь выше, верно одно, что, пока отсутствовал мистер Сплин, а длилось это полчаса, Скютроп и Марионетта не обменялись ни единым словом.
Мистер Сплин воротился с мистером Пикником; того весьма обрадовали виды такой блестящей партии для сироты-племянницы, которой он полагал себя в некотором роде опекуном; и, как выразился мистер Сплин, осталось только назначить день свадьбы.
Марионетта вспыхнула и промолчала. Скютроп тоже сперва помолчал, а потом произнес неверным голосом:
— Сэр, ваша доброта подавляет меня; но, право же, к чему такая поспешность?
Сделай это замечание девушка, от души или нет — ибо искренность не важна
22
уместно, подобающе (фр.).
23
совсем иначе (фр.).
— Разумеется, к чему такая поспешность, мистер Сплин? Поверьте, сэр, мой выбор еще не сделан и даже, насколько я понимаю, склоняется в другую сторону; да и время терпит, можно обо всем этом думать еще целых семь лет.
И, не дав никому опомниться, юная леди заперлась у себя в комнатах.
— Господи, Скютроп, — произнес мистер Сплин с совершенно вытянувшимся лицом. — Поистине к нам сошел диавол, как замечает мистер Гибель. Я-то думал, у вас с Марионеттой все слажено.
— Так оно и есть, сэр, — отвечал Скютроп и мрачно удалился к себе в башню.
— Мистер Сплин, — сказал мистер Пикник, — я не вполне осознал, что тут произошло.
— Причуды, брат мой Пикник, — сказал мистер Сплин. — Какая-то глупая любовная размолвка, ничего более. Причуды, капризы, апрельские облачка. Завтра же их разгонит ветер.
— Но если не так, — возразил мистер Пикник, — то эти апрельские облачка сыграли с нами первоапрельскую шутку!
— Ах, — сказал мистер Сплин, — счастливый вы человек. Вы во всех невзгодах готовы утешиться шуткой, сколь угодно скверной, лишь бы она была ваша собственная. Я рад бы с вами посмеяться, чтоб доставить вам удовольствие; но сейчас на сердце у меня такая печаль, что я, право, не могу затруднять свои мышцы.
Глава X
В тот вечер, когда мистер Астериас заметил на берегу женскую фигуру, которую он опознал как видимый знак его внутренних представлений о русалке, {57} Скютроп, придя к себе в башню, нашел в своем кабинете незнакомца. Окутанный плащом, тот сидел у его стола. Скютроп замер от неожиданности. При его появлении незнакомец поднялся и несколько минут пристально смотрел на него. Видны были лишь глаза незнакомца. Все остальное скрывали складки черного плаща, придерживаемого на уровне глаз правой рукой. Как следует разглядев Скютропа, незнакомец произнес:
— По лицу вашему я заключаю, что вам можно довериться, — сбросил плащ, и изумленному взору Скютропа открылись женские формы и очертанья ослепительной красоты и грации, длинные волосы цвета воронова крыла и огромные карие глаза, {58} почти пугающей яркости, составлявшие разительный контраст со снежной белизной. Платье на ней было чрезвычайно элегантно, однако ж скроено на иностранный манер, так, словно и сама леди, и ее портной происходили из стран чужих и дальних.
Конечно, страшно лицом к лицу БылоИбо, если одна молодая девушка непременно должна была испугаться, увидя другую под деревом в полночь, то еще больше должен был испугаться молодой человек, увидя в такой час девушку у себя в кабинете. Если логичность нашего построения ускользает от читателя, нам остается лишь сожалеть о его тупости и отослать его для более подробных разъяснений к трактату, который намеревается писать мистер Флоски о категориях отношений, то есть о материи и случайности, причине и следствии, действии и противодействии.
Скютроп, следственно, был — или должен был быть — испуган; во всяком случае, он удивился; а удивление, хоть и не равносильно страху, тем не менее шаг на пути к нему и как бы нечто промежуточное между уважением и ужасом, согласно учению мистера Бэрка о степенях возвышенного. [24]
— Вы удивлены, — сказала незнакомка. — Но отчего же? Если бы вы встретили меня в гостиной и меня б вам представила какая-нибудь старуха, вы бы ничуть не удивились. Так неужели же некоторая разница в обстановке и отсутствие несущественного лица делают тот же предмет совершенно иным в восприятии философа?
24
Это, видимо, не совсем верно, ибо вся достопочтенная шайка господ-пенсионеров единодушно признала, что мистер Бэрк {104} — лицо чрезвычайно возвышенное, в особенности после того, как он запродал душу и предал отечество и весь род человеческий за 1200 фунтов в год; однако ж, он вовсе не представляется нам страшным и довольствуется весьма малой долей уважения сограждан, хоть и сумел вызвать удивление во всех людях честных.
Наш беспорочный лауреат (давший нам понять что, если б не очищение священными узами брака, он так и помер бы девственником) — второй возвышенный господин того же толка. Он очень многих удивил, продавши свое первородство за испанскую похлебку, {105} но и сам его Сосия {106} нимало его не уважает, хоть и считает, вероятно, имя его страшным для врагов, когда, размахивая критико-поэтико-политическим томагавком, он требует крови старых друзей. Но, в лучшем случае, он лишь политическое пугало, соломенное чучело, смешное для всех, кто знает, из какого материала оно сделано; а всего более для тех, кто его набивал и кто поставил его Приапом стеречь золотые яблока продажности. (Примеч. автора).
— Разумеется, нет, — отвечал Скютроп. — Но, когда определенный класс предметов представляется нашему восприятию в неизменных связях и определенных отношениях, то при внезапном появлении одного из предметов класса вне привычного сопровожденья существенное различие отношений неосознанно переносится на самый предмет и он, таким образом, представляется нашему восприятию во всей странности новизны.
— Вы философ, — сказал леди. — И поборник свободы. Вы автор труда, названного «Философическая гиль, или План всеобщего просветления человеческого разума».
— Да, — отвечал Скютроп, согретый первым лучом славы.
— Я чужая в этой стране, — сказала она. — Я здесь всего лишь несколько дней, но уже ищу прибежища. Меня жестоко преследуют. У меня нет друга, которому могла бы я довериться; среди испытаний случай познакомил меня с вашей статьей. Я поняла, что у меня есть хоть одна близкая душа в этой стране, и решилась довериться вам.
— Но что должен я делать? — спросил Скютроп, все более поражаясь и смущаясь.