Абиссинец
Шрифт:
— Что же ты, сын, покидаешь меня, — спросил рас, — зачем ты вызвался идти в этот рейд, под пули.
— Это война, отец, а я тут уже многим в зубах навяз, — ответил я, — пойду, проветрюсь. А если серьезно, ты же слышал, что я сказал: если мы дадим соединиться подкреплению с основными силами. у нас возникнут проблемы, лучше уж бить итальянцев по частям.
— Да, пока меня не было, ты вызвал ненависть всех старых военачальников, мне Негус рассказал, как ты вел допрос. Я бы ни за что не поверил, что это может сделать утонченный европеец, вот абиссинец, вроде меня, да еще рас — может. Может, ты скрытый абиссинец, помнишь, ты мне говорил про вашего поэта Пушкина, в котором была абиссинская кровь, вы не родственники?
— Наверно, нет, — ответил я, — просто я — Белый Арап[5].
[1] Азмач — военачальник, а префикс свидетельствует, какой именно, кроме фитаурари — тут уж командир авангарда и никак более, а азмачи — это полк правой руки, полк левой руки, да засадный полк — какая-то битва с Мамаем получается.
[2] Имеется в виду советский детский блокбастер «Неуловимые мстители».
[3] В реальной истории: сражение при Амба-Алаге 7 декабря 1895 г, когда были разбиты войска генерала Аримонде, в составе двух с половиной тысяч человек с 4 орудиями. Абиссинцы раса Мэконнына, засев на гребне склона, расстреливали итальянцев, как куропаток. Генерал Аримонде со своими берсальерами бежал, а батальон туземной пехоты майора Тезелли погиб почти полностью: спаслись 3 офицера и полторы сотни аскари.
[4] Главарт — главный артиллерист. В данном случае иронично.
[5] Белый Арап — мифический царь из Белой Арапии. «Женитьба Бальзаминова»:
— Да, говорят, белый арап на нас поднимается. Двести миллионов войска ведeт за собой!
— А откуда же он? Белый арап?
— Из Белой Арапии!
Глава 4. Ночной бой
23 февраля 1895 г. Император Всероссийский сегодня допоздна засиделся в своем рабочем кабинете. Верный Черевин наверно, давно принял рюмашку и теперь храпит в свей спаленке Гатчинского дворца. Вот, опять принесли донесение по абиссинскому вопросу, сегодня доставлена шифровка телеграфом, да пока расшифровали, время и прошло. С одной стороны, этот самый посланник Степанов не виноват в том, что случилось. С другой стороны, едва удалось замять дипломатический скандал, пусть его не Степанов устроил, он тут лицо, скорее, пострадавшее, но все же. Вот теперь просится в отставку: генерал Обручев, по наущению дипломатов, всем велел снять русские мундиры и, кто хочет помочь Негусу, могут делать это как партикулярные[1] лица, на свой страх и риск и Российская Империя не несет за них никакой ответственности.
И вот посланник первым подает рапорт об отставке, а за ним — большая часть офицеров, унтер-офицеров и нижних чинов, причем из казаков. Артиллеристы погибшего барона фон Штакельберга, видимо хлебнули горя с самозванцем, как его — Лаврентьевым, которого, на свою голову, умудрился освободить из плена дикарей этот самый посланник. Как писал посланник в Египте, бой был такой, что Степанов положил из пулеметов целую армию дикарей и по Африке о нем ходят легенды, как о великом воине князе Искендере. И бой этот, где пали несколько сотен кавалеристов, обошелся совсем без потерь для русских, чудеса! Понятно, что казаки поверили такому предводителю и куда он — туда и они. Что же, приму отставку и произведу в очередной чин посланника и всех казачьих офицеров. Ба! Да их всего трое… Ну, вот и получат очередные чины, а захотят вернуться на службу — примем вояк обратно. Еще Степанов просит наград для казаков и сообщает, что подписал наградные листы отличившимся. Ого, подъесаула, то есть уже есаула, к Георгию!? Георгиевская дума не пропустит, как тогда, с Агеевым. Постой, этот Степанов и Агеева умудрился сменять на захваченного в том бою немецкого полковника. Ай да купчина вчерашний! Молодец! Но, с наградами пока подождем, нельзя все сразу, да и на бумаги надо глянуть.
Царь что-то написал на бланке, позвонил в колокольчик, из-за двери показался дежурный флигель адъютант, забрал бланк и понес его шифровальщику для последующей передачи телеграфисту. Той же ночью телеграмму приняли в Джибути и отдали старшему абиссинского конвоя, прибывшему за грузом с ушедшего пять дней назад русского парохода.
За три дня до этого я трясся в бричке по дороге на Мэкеле. Ног я не знал. Что когда уже покинул лагерь, из Джибути вернулся императорский курьер, кторыйпоехал отправлять мою шифровку и передавать пакет на русский пароход, если тот будет Курьер шифровку отправил, и сказал, что, когда уже собирался покидать Джибути, ему сообщили, что идет русский пароход с грузом для Негуса. Это последний пароход, англичане сказали, что в связи с развитием военного конфликта они не будут пропускать военные грузы в Абиссинию[2]. Также у него не хотели принимать шифрованное отправление, но телеграфист сказал, что это — в последний раз, а потом— всё, иначе его уволят и то, отправляет сейчас только потому, что консул не написал ему письменного распоряжения, как требуется в таком случае. Курьер подождал прихода парохода и отдал пакет капитану. Потом, с сообщением о пришедшем грузе поскакал назад, к Негусу. При грузе было всего трое русских караульных, а ящиков много, так что пришлось поторопиться, пока сомали не растащили груз или французы не конфисковали его, наложив секвестр на военную поставку.
Перед выходом в поход ко мне пришло еще четыре казака и трое артиллеристов, среди них — два наводчика — фейерверкера, которые согласились перейти в армию Негуса (видимо, вчерашний блеск золота сыграл роль катализатора). Попросил оформить рапорта об отставке через непосредственных командиров, для чего пошел к депрессивному поручику Степе Петрову. Бедный мальчик разрыдался и сказал, что он не трус, ему только вся эта война опротивела, его дома невеста ждет (показал фотокарточку — очень миленькая девушка) и мама старенькая и больная, а вдруг его убьют или даже ранят как Михневского (по слухам, в газетах было написано, что ему ногу отняли). И вообще, он не военный, а физик и математик, закончил Петербургский Университет.
Вот, подумал я — еще один математик, хоть кафедру открывай… Степа буквально плакал, ну пусть выплачется, легче будет, не видит же никто. Сказал ему, что я тоже магистр математики, увидел, как у Степы глаза округлились и сказал, что еще много чем занимаюсь (например, уши отстреливаю непокорным рабам и раненым топчусь на животе), и могу его понять. Ну, бывает ошибочным выбор профессии, я вообще сначала юристом был, так напиши сейчас рапорт об отставке, он автоматически пройдет. А потом уволишься со службы и становись хоть учителем математики, хоть инженером, тут, конечно, дополнительное образование потребуется, но, если в физике и математике разбираешься, остальная география на автомате пройдет. В общем, нарисовал парню перспективу, он успокоился, а я ему сказал:
— Так что, Степан Степанович, остаешься здесь на хозяйстве, присматривай за народом, чтобы не баловали и помогай капитану Букину, он у нас теперь абиссинский генерал. Пожал ему руку и окрыленный Степа поскакал к русскому геразмачу Андрэ.
Оглянулся на колонну, растянулись по дороге и пылят, из форта, наверно, уже видно, а вдруг воины раса Микаэла ушли, сняв осаду? Попросил ближайшего казака передать Нечипоренко, что ехал во главе колонны. выслать передовой дозор подальше, провести разведку, что там впереди творится. Мы тащим все оружие что осталось. Вооружим форт и сами дальше пойдем, обучив местных обращению с пулеметами. Пушки тоже все во вьюках, вон, артиллеристы едут в моих песочниках. Тут вообще анекдот вышел: привезли им форму, которую носят артиллеристы Негуса. Оказалось, это тапки с загнутыми носами, широченные шаровары и красные короткие курточки с золочеными пуговицами. На голову положена красная феска с кисточкой. Дело в том, что артиллерия в Абиссинию пришла от турок и форма скопирована с турецкого образца, местные ей очень гордятся, особенно, пуговицами. Так то — местные, а мои артиллеристы сказали, что хоть в исподнем поедут, но это клоунство не оденут, да еще оно явно басурманское.
Тут я и вспомнил про вторые комплекты песочников — брюки и рубаху с накладными карманами, да еще и восемь курток осталось — как раз всем хватило и панамы на голову тоже. В общем, форма иностранной армии, а какой — неизвестно, но не русской, сказал, чтобы говорили — галапагосской, островов кабо-верде, любой, но не русской и говорите вы на этом языке. А они мне и отвечают: «А мы галапагосского не знаем». Пришлось объяснить, что на Галапагосских островах за государственный язык принят русский матерный диалект, тогда поняли, заулыбались, закивали головами. Вот теперь и тащим все и пулеметы и патроны, винтовок взяли только чуть — на артиллеристов, зато патроны выгребли все. Раздал все Смит-Вессоны, погрузил шесть пудов ТНТ, весь огнепроводный шнур, жестянку со спиртом, в общем, «воевать, так воевать, сказали мыши, ополчившись на кота». Через час вернулась разведка. Сказали, что форт на месте и осаждают его абиссинцы. Еще час и показалась крепость, посмотрел в бинокль — развевается итальянский флаг. Впрочем, недолго ему тут развеваться.
Подъехали ближе, нас заметили, от осаждающих отделилась группа всадников, наш передовой дозор выехал навстречу, вижу в бинокль, машут руками, значит, «дружественного огня»[3] не будет.
Подъехали, по-французски никто не говорит, по-галапагосски[4] тоже, пришлось ждать переводчика. Спросил, где рас Микаэл, — не знают… А как в крепости? Хотя какая там крепость — земляной вал высотой метра три, но перед ним — такой же ров, и еще колья торчат в предполье — там, сказали, замаскированные «волчьи ямы». Спросил, ходят ли осажденные за водой, оказалось уже не ходят, как полсотни человек перестреляли, перестали ходить, поскольку никто не возвращается. В крепости какой-то запас воды есть, но вот два дня назад он выгнали из ворот лошадей и мулов, а потом стрелять по ним принялись, значит, избавились от лишних водохлебов. Спросил местных, стреляют ли пушки и сколько их. Ответили, что, вроде две, но, похоже, боезапас расстреляли, молчат уже неделю. Попросил абиссинцев с белым флагом вызвать парламентеров на переговоры, сказать, что приехал фитаурари, нет, не поймут, скажите — генерал-лейтенант Негуса, рас Искендер, обсудить условия их капитуляции.