Абонент недоступен
Шрифт:
– Какой полный абсурд? – спросил Гордеев, сердито выпустив струю дыма. – Где ты видишь абсурд?
– Ну ты только представь, допустим, я выхожу на нужных мне людей и спрашиваю: найдите мне такого-то и такого-то Шурика тире Мишу.
– Ну и что тут такого абсурдного? Пусть покажут тебе сначала всех Шуриков, а потом всех Миш. А мы сами выберем того, кто нам больше нравится. Звони прямо сейчас!
– Подожди, Юра, не торопись. Дай подумать.
– Звони, говорю. Без подумать. Промедление смерти подобно.
– Туда
– Понимаю, можешь не учить, – отмахнулся Гордеев.
– Надо все взвесить. Мы еще МФТИ не проверили.
– А кто нам мешает?
– Сегодня уже поздно.
Гордеев посмотрел на часы:
– А, черт, действительно. Там уже никого нет. Надо было сначала в Долгопрудный ехать, а потом кассету смотреть.
– Да кто ж знал, что оно таким боком повернется?
– Слушайте, пацаны, – взял слово Алик, – а вам чего в Долгопрудном надо?
– А там наш этот… – Денис показал на телевизор, – Шурик-Мурик, он же Миша, он еще не знаю кто – штаны протирал. Аспирант, мать его.
– Так я там кое-каких чуваков знаю.
– Где? – спросил Гордеев. – В МФТИ?
– Ну да. Есть там парочка толковых ребят. Лаборанты. Если надо, они вас проконсультируют по любому вопросу.
– Они сейчас в стране? – осведомился Денис.
– Ну а где ж им еще быть? Они из своей серверной сутками не выходят. Да они и сейчас наверняка там сидят.
Денис с Гордеевым переглянулись.
– Рвануть прямо сейчас? – неуверенно спросил Денис.
– А чего тянуть? Куй железо, пока горячо, – рубанул ладонью воздух Гордеев.
Город Долгопрудный, воспетый популярным ансамблем «Дюна», теперь оставляет грустное впечатление. Впрочем, все можно списать на летнюю пыль, которая после проливных дождей прибивается к асфальту и досаждает несколько меньше.
Когда-то один из самых престижных в Советском Союзе вузов, МФТИ ныне представляет весьма печальное зрелище. Прошли времена, когда здесь были высокие конкурсы, престижность, когда учиться в физтехе было мечтой нашей будущей технической элиты.
Кроме того, здесь царил строгий внутренний режим, студентам некоторых факультетов запрещалось выносить из здания института конспекты лекций. Внешне МФТИ казался неприступным – чтобы проникнуть внутрь, человеку со стороны необходимо было проявить чудеса изобретательности.
Сегодня МФТИ находится в состоянии глубочайшего коллапса, как вообще все наше высшее образование. Коридоры с обломками некогда дорогостоящих приборов могут быть хорошей иллюстрацией разрушения технологической инфраструктуры, которое, похоже, принимает необратимый характер.
А старушка на проходной лишь апатично бросает взгляд на ваш пропуск, и вы оказываетесь внутри, в пыльных коридорах, заваленных какими-то коробками, обломками аппаратуры. На стенах висят стенды, обклеенные рекламой банков. О том, что это институт, напоминает лишь бумажка со странным текстом «Лекция Белокрыса переносится…»
И все же здесь, среди рухнувших памятников былого величия, все еще теплится какая-то жизнь. Продолжаются лекции. Студенты учатся, несмотря ни на что.
Алик шел впереди, а за ним, озираясь, шли Гордеев с Грязновым. Их шаги гулким эхом отдавались в девственно пустых коридорах, а они все шли и шли. Казалось, что эти лабиринты не имеют конца.
Но вот где-то на двадцатой минуте пути Алик остановился перед дверью без каких бы то ни было опознавательных знаков, из-под которой просачивался неяркий свет. Он уже поднял руку с выставленной костяшкой пальца, чтобы постучаться, но передумал, толкнул дверь и смело вошел внутрь. За ним последовали Денис и Гордеев.
Та же тишина, что и в коридорах.
Поначалу можно было подумать, что здесь, уходя, просто забыли выключить свет. И только слабые звуки кликающей «мышки» и переборы клавиатуры (которую российские компьютерщики ласково именуют «клавой») говорили о присутствии хомо сапиенса.
Если для рядового западного обывателя персональный компьютер – такая же неотъемлемая часть быта, как холодильник или стиральная машина, то для нас – нечто гораздо большее. Нет, конечно, среди российских граждан в подавляющем большинстве процветает боязнь компьютера, элементарное пользовательское невежество, однако если наш человек все-таки преодолел первый страх перед этой умной якобы машиной и поработал на ней немножечко, ну совсем чуть-чуть, то он уже не может противостоять детскому желанию посмотреть, как же она устроена. Он начинает экспериментировать, например компрессировать диск С или стирать системные файлы.
Дальше – больше. Поскольку, как ни прискорбно, еще очень многие граждане приобретают программное обеспечение на Митинском рынке, где никто не гарантирует его качества, им приходится решать массу технических проблем. Как известно, самый любимый ребенок в семье тот, с кем было больше забот, поэтому, намучившись с той или иной программой и просидев за компьютером лишнее количество часов, человек начинает относиться к машине все более серьезно.
– Здорово, парни! – разрушил тишину бодрый голос Алика.
– А, Альберт-Мольберт, как жизнь? – оторвался от монитора один из двоих компьютерщиков и воспаленными от бессонницы глазами взглянул на прибывших.
– Где пропадал? – спросил второй, бородатый очкарик, направив в сторону гостей такой же лихорадочный взор.
– Я тут вам людей привел.
– Видим, не слепые, – отозвался очкарик и протянул гостям открытую ладонь. – Я – Костя.
– А я – Федор, – представился второй, заморгав своими красными глазами. – Да вы садитесь, чего стоять.