Абориген
Шрифт:
Гагарин
Никаких средств связи у нас не было – а скорее всего, мы просто не могли их найти. Может быть, надо было встать перед пустой стенкой – скажите, зачем землюкам пустая матово-серая полупрозрачная стенка? – и каким-то особым образом щёлкнуть пальцами…
В общем, нашёл я только часы, и на этом мы решили успокоиться.
Да, и ещё смешная вещь: то, что я по привычке посчитал баком для воды, оказалось багажником. Бака на мотоцикле просто не было, а в реакторе – размером и весом с четвертинку кирпича – каким-то образом сразу образовывалось
На всякий случай я снял с других мотоциклов три реактора про запас. Ну и заодно попытался разобраться в тонкостях управления. Во всё не вник, но навигатор мне стал понятен. И ещё такая полезная функция, как изменение профиля шин. То есть их можно было сделать узкими и почти гладкими – или широкими и шипастыми, в зависимости от дороги.
А дорога, если судить по навигатору, нам предстояла всякая. Потому что вот эта выглаженка, ровная и шершавая, как лента наждачной бумаги, по которой уехали грузовики – она идёт только до аэродрома, и оттуда, надо полагать, технику вывезли на огромных треугольных воздушных транспортах-тысячетонниках, все наверняка видели их, они не раз появлялись и по нашу сторону Стены. Не знаю, что землюки на них вывозили…
Нам же с Лю предстояло ехать по гребню хребта Гюльви: это такая дуга из девяти небольших островов, соединённых перемычками (и в двух местах – небольшими мостами). Хребет Гюльви, часть берега острова Срединного и хребет Шиманского образуют почти правильную дугу, половину окружности, это древний – два миллиарда лет, написано в учебнике – метеоритный кратер; как внутрь этой окружности попали Минус, Котур и Снегири, не считая двух десятков мелких островков и скал, – для меня загадка. Север говорит, что произошёл сдвиг сейсмических плит, вызванный той же катастрофой, что выбросила на высокую орбиту почти всю воду планеты. Ну, может быть.
В общем, на экране навигатора дорога по гребню хребта была обозначена, а вот что там не говорилось и не показывалось, так это когда её последний раз чинили и расчищали.
Но разве у нас был хоть какой-то выбор?
112
Я проводил взглядом уплывающий дирижабль. Близок локоть… Досадно было потерять такую ценную в предстоящей гонке вещь, как настоящая винтовка. Не говоря уже о решающих уликах в деле убийства Снегиря. Но…
Но.
Кумико дышала, и пульс был нормальный. Я усадил её в кабину, пристегнул – и подошёл к последнему бандиту. Было почти невозможно улететь, не задав ему пару вопросов.
У него была та фаза шока, когда боль притуплена, нужно только не двигаться. Он и не двигался.
А я вдруг понял, что мне ничто не интересно…
Вернее, не так. Мне всё было по-прежнему интересно, и добыть доказательства невиновности Снегиря по-прежнему оставалось моей главной задачей, и вот передо мной был готовый к употреблению источник информации, который скажет всё и не соврёт, потому что – зачем? Конечно, он может просто не знать прямых ответов на прямые вопросы, но это и не важно: по косвенным можно восстановить практически всю картину. Однако для этого даже мне понадобится несколько часов…
– Вас послали меня убить или просто задать вопрос?
– Забрать… желательно
– А потом?
– Не знаю.
Я присел рядом с ним, упёр ствол револьвера в шею (дабы не искушать) и вынул из его кармана планшет.
– У тебя есть наследники?
– Да.
– Сообщи, что ты умер.
Я подождал, пока он отошлёт сообщение.
– Что-нибудь передать на словах?
– Не надо.
Я оглушил его, отволок в сарай, там перевязал чем под руку подвернулось и ушёл, заперев снаружи дверь. Если повезёт, его заберут отсюда. Если не повезёт… ну, значит, не повезёт.
Жизнь проста.
113
Вот и всё. Стараясь не думать ни о чём, только что бывшем, и том, что за всем этим кроется, я забрался в самолёт, покачал ручку, покачал педали. Закрыл глаза и сосредоточился на нужных действиях и в какой последовательности я должен их совершить.
Посидел – и понял, что так я никогда не взлечу. Меня слишком сбивает автоматизм управления, наработанный на вертолёте. А тут всё по-другому.
Но взлететь надо. У меня хороший запас мощности. Я правильно рассчитал центровку. Я вообще всё правильно сделал. Просто и правильно.
Давай.
Не могу сказать, что рука моя тряслась, когда я запускал моторы. Но усилие, чтобы преодолеть какую-то дурную скованность, надо было прикладывать.
Я погонял моторы на малом газу, прислушиваясь к звукам и вибрациям. Немножко потряхивало. Не сильно. Поршневые моторы всегда потряхивает.
Оставил их погреться.
Так. Сейчас ты сделаешь то, чего никогда не делал. Ну и что? В первый ли раз? Сколько раз ты делал то, чего никогда не делал до этого, и каждый раз получалось.
Вперёд. Только так ты спасёшь Кумико. Да, одно неверное движение – и смерть. Но не делать ничего – тем более смерть.
Вперёд. И – отключи мозги…
Самолёт взлетел сам. Я просто держался за ручку.
Люсьена
Майский – остров большой, и даже не столько большой, сколько длинный. От нашего ангара до Стены было километров сорок, и естественно, что никакой Стены и ничего, что творилось по ту её сторону, мы не видели. Поэтому нам самим нечего рассказать, зато мы всегда с интересом слушаем чужие истории.
Стену должны были убрать в три часа дня. Мы дождались, когда будет три ноль одна, и поехали.
Гагарин мне объяснил, что лучше всего – это просто обнять его сзади, но обнять, так сказать, гибко: то есть когда он наклоняется в сторону, или вперёд, или назад – то отклоняться вместе с ним. Главное – не препятствовать и не стараться помочь.
Я поклялась, кровь из носу, следовать инструкциям. И мы, разумеется, завалились на первом же повороте – хотя, казалось бы…
Урок я усвоила сразу – тем более что именно носом я в плечо Гагарина и ткнулась. Хорошо ткнулась, так что всё свершилось по клятве. Но это был первый и последний случай моего разгильдяйства. Произошедшего от общей расслабленности. И даже не просто расслабленности. Разнеженности. Уж очень здорово это было – сесть сзади, обнять, прижаться…