Абориген
Шрифт:
И точно, бред прошёл, когда меня охватила дрожь. Лицо внезапно оказалось замёрзшим до потери чувствительности, я ощупывал его, как свинцовую маску, под пальцами вмятины образовывались и уже не исчезали. Не знаю, на какую высоту я забрался, альтиметр – как, впрочем, и спидометр, – зашкалил. Судя по тому, что по часам уже давно наступила ночь, а мне всё ещё прямо в глаза светило похожее на вишенку маленькое багровое солнце, высота была приличная.
Внизу расстилалась абсолютная чернота. Не представляю, где я находился, над таигой ли или уже над Срединным, – никакие ориентиры, никакие огни не смущали моё воображение. Там могла быть бездна, тянущий в себя провал до центра планеты…
Нет,
Я убрал газ и толкнул ручку вперёд. Солнце переползло с кончика штыря приёмника воздушного давления на давнюю щербину на козырьке: лет восемь назад какой-то растяпа-фермер, проплывая в километре над стоянкой, уронил молоток. (Я уже говорил, что Собака – не совсем обычный вертолёт? Да, она такой же, как и я, секретный ветеран просранной войны, и все наши скрытые возможности так и остались невостребованными… Ну и ладно. Может, оно и к лучшему.) Звук воздуха, обтекающего самолёт, переменился, но я не мог сказать, лечу я теперь быстрее или медленнее.
Или же я вообще стоял на месте, вплавившись, вмёрзнув в ледяной, твёрдый, абсолютно прозрачный чёрный воздух?
Опровергнуть это было невозможно.
Внимание моё привлекла лиловато-белая вспышка слева внизу. Это была сигнальная ракета, но пущенная не вверх, а по пологой дуге, она медленно ползла над чёрной пустотой, сыпя искрами. Я присмотрелся. Вернее, постарался присмотреться. Когда я сильно устаю, то уже не могу понимать и принимать то, что видят глаза. Только потом, прокручивая в памяти…
На этот раз я просто не успел присмотреться, не успел навести резкость и достаточно приблизить изображение. Ракета подлетела к чему-то большому и бесформенному – и я не могу утверждать наверное, а могу только догадываться, что это были три или четыре сцепившихся дирижабля, в том резком контровом свете различить подробности было нельзя, – и тут же их всех охватило прозрачное пламя, такое впечатление, что баллоны не только были наполнены чистым водородом (это не слишком характерно для дирижаблей, где обычно используется водородно-гелиевая смесь или даже просто гелий), но и находились в каком-то водородном облаке… Я безотчётно свернул в ту сторону – и через минуту пролетел над падающими вниз обломками, над огненным водоворотом.
(Пылающий остов фермы рушится вниз, увлекая за собой дирижабль. Тот, наверное, наполнен гелием, поскольку не вспыхивает, но страшный жар обгладывает его, обшивка сгорает, проступают рёбра…
Всё это будет падать вниз ещё долго.)
Сколько раз я видел такое. Сколько ещё увижу.
А кто стрелял?
Долго шарю взглядом по темноте. А, вот он, наверное. Ночным зрением вижу лишь силуэт: это узкий, удлинённый, приплюснутый по бокам баллон не только с оперением, но и с небольшими крылышками, то есть либо «Аскольд», либо «Астрид», и тех и других мало, их начали выпускать в позапрошлом году. Это всё братья Титовы со своими новыми идеями…
Не снижаюсь и лечу дальше. Потом, может быть, я найду тех, кто стрелял… или не найду. А может, стреляли не они. А может, я просто не понял того, что видел.
Забегая вперёд, скажу: не понял. Всё было намного сложнее и страшнее того, что мне тогда представилось. Может быть, когда-нибудь я расскажу и об этом… Не знаю. Если честно, мне не хочется об этом рассказывать.
Разве что…
Гагарин
Когда мне было одиннадцать лет, я свалился с крыши и наделся задницей на грабли. Такие, знаете, с редкими
Я сказал «отец»? Да. Ф-ф-ф-ф… Смог. Сам. Хорошо, что смог.
Итак, итак, итак… Сбился.
Ах, да. Я про этот проклятый дротик.
Я ведь с ним в плече долго проехал. Почти час. Лю поняла всё и поэтому сидела так, что я её даже не чувствовал. А потом я как-то не так шевельнулся, и – еле успел затормозить. Всё тело мерзко, сладковато обмякло, и я уже не помню, как сполз с мотоцикла, – но как-то сполз.
Самое страшное началось, когда решительная Лю расстелила меня на обочине и начала перебирать инструменты из ремнабора. Вот тут я попытался выразить протест…
Не помогло. Сначала было больно, потом очень больно, потом я полежал без сознания, а потом – ничего. Мягкий и мокрый, но абсолютно довольный. Меня охватила дебильная эйфория. Плохо было одно: я не мог шевельнуть левой рукой, она меня просто не слушалась, и для простоты мы пристроили её за пазухой. Там она и лежала посторонним грузом.
Мы даже попробовали ехать. Дорога была уже совершенно нормальная, достаточно ровная, разве что стыки плит кое-где чувствовались, но это ерунда. Но у Лю не было никакого навыка вождения, а я болтался сзади, не прибавляя равновесия ни ей, ни мотоциклу… да и падал я почему-то каждый раз на раненую сторону…
В общем, после пятого или шестого падения я хотел снова встать, но не получилось. Организм сказал: баста. Дальше можете ехать без меня.
119
Последний раз Тину видели часа через полтора после начала гонки, неподалёку от моста между Ливадией и Срединным. Один из гонщиков-наземников, профессиональный оператор (да его все знают – это Вилли Бахман), прихватил с собой камеру и всю плёнку, до которой успел дотянуться, и вёл съёмки на всём протяжении гонок. Пикап Тины попал в его объектив. Потом этот пикап нашли в сухой таиге неподалёку от маяка «Суин» на северо-западном побережье Срединного; баллон пикапа был распорот сверху.
Тину искали долго, но не нашли. Это значит одно: в таигу она попала уже мёртвой или тяжелораненой, в противном случае она выбралась бы. А так, понятно – никаких следов…
Всего при подготовке к гонке и в самой гонке погибло и пропало без вести две тысячи одиннадцать человек; это те, кто известен поимённо. Но я уже говорил, что в сельской местности, особенно на Юге, учёт населения не слишком строг…
Через час после заката на Коробок прилетел из Ясного помощник шерифа, Марк Кёнигсблау, я его помню, он несколько лет назад занимался у меня на курсах выживания. Парень умный и осторожный. Найдя в темноте скалу (что не так уж и просто: маяков поблизости нет, а дальние видны не во всякую погоду), он не попёр садиться, очертя голову, а сделал круг, светя издали прожектором, – а потом еле удрал. На скале копошились как минимум десяток драконов. Увидев вертолёт, несколько тварей бросились его преследовать. И не было Стены, чтобы уйти под её защиту…