Абсолютная Энциклопедия. Том 2
Шрифт:
Глава 35
Хэл снова закрыл глаза; изолировав сознание от стен своей камеры, он попытался сконцентрироваться на поэтических образах для новых стихов, способных принести ему новые ответы.
Но стихи не возникали. Вместо них в сознание вошло нечто настолько мощное, что оно не укладывалось в понятие «сон» или «видение». Это было воспоминание об однажды услышанных звуках, таких ясных и чистых, как если бы он вдруг снова услышал их здесь, в этой камере, своими собственными ушами. Звучала музыка – играли на волынке. И он плакал.
Он плакал не только из-за самой музыки, но и из-за того, что она означала – боль и горе. Звук и боль слились для него в одно целое,
Он понял, почему люди, его родные, показались ему такими высокорослыми: ведь он находился среди них, когда был ребенком. В могиле лежал гроб, правда пустой, но эту пустоту заполняла музыка, она заменяла собой тело, для которого этот гроб предназначался. Человек, игравший на волынке и стоявший напротив него, приходился ему дядей. Его мать и отец стояли позади надгробного камня, а двоюродный дед – напротив дяди. Еще одного его дяди, близнеца того, кто играл на волынке, здесь не было. Он не мог возвратиться сюда даже по такому случаю. Из остальных членов семьи среди собравшихся находился только его единственный брат, шестнадцатилетний юноша, считавшийся по сравнению с ним, десятилетним, почти взрослым, тем более что через два года ему тоже предстояло покинуть родной дом.
На похоронах присутствовала небольшая группа друзей. Как и члены семьи, они были во всем черном, за исключением пятерых, с восточными чертами лица, белоснежные траурные убранства которых резко выделялись на фоне темной одежды окружающих.
Музыка смолкла; его отец, заметно хромая, выступил на полшага вперед, опустил свою широкую ладонь на закругленную вершину надгробия и произнес те слова, которые всегда говорит глава семьи на похоронах одного из ее членов.
– Он дома. – Голос отца звучал хрипло. – Спи рядом с теми, кто любил тебя, Джеймс, брат мой.
Отец повернулся и возвратился на прежнее место. Похороны закончились. Родные, соседи и друзья потянулись обратно, в сторону большого дома их семьи. Но он, отделившись от всех, намеренно поотстал и, никем не замеченный, свернул в сторону и пробрался в конюшню.
Здесь, в знакомом полумраке, согретом крупными телами лошадей, он медленно пошел вдоль центрального прохода между стойлами. Лошади тянулись к нему своими мягкими губами поверх калиток, запирающих стойла, и тихонько пофыркивали, когда он проходил мимо, но сейчас он не обращал на них внимания. В дальнем конце конюшни он сел на брошенную у стены охапку свежего, скошенного нынешним летом сена и почувствовал спиной крепкую округлость гладких бревен.
Спустя некоторое время он начал зябнуть, но не от холода хмурого осеннего дня, проникшего сюда снаружи, а от холода, возникшего в нем самом, где-то очень глубоко внутри, и растекающегося по всему телу, наполняя собой и руки и ноги. Он сидел и мысленно снова возвращался к тому, что узнал накануне, когда вся семья собралась в гостиной выслушать рассказ офицера, одного из командиров его погибшего дяди Джеймса, о том, как все случилось.
В какой-то момент своего рассказа этот офицер по фамилии Бродский, высокий, худощавый человек примерно одних лет с его отцом, вдруг остановился на полуслове.
– Может быть, мальчик?.. – вопросительно начал Бродский, бросив на него внимательный взгляд, и умолк.
Услышав это, он, самый маленький и самый младший из всех, кто находился в гостиной, сжался в комок.
– Нет, – резко возразил его отец, – очень скоро ему будет необходимо знать, как происходят подобные вещи. Пусть остается.
Напряжение спало. Правда, он непременно стал бы возражать, даже если бы сам отец, не давая дослушать до конца рассказ офицера, приказал ему уйти.
Бродский кивнул и заговорил снова, неторопливо произнося слова:
– Причиной тому, что случилось, послужили два обстоятельства, хотя ни одно из них не должно было возникнуть. Первое состояло в том, что руководитель управления в Доннесворте тайно намеревался заплатить нам из некоего щедрого источника финансирования, обещанного Уильямом Сетанским.
Доннесворт – одно из княжеств на планете Фрайлянд. Следствием одного из нередких разногласий между общинами, переросшего в открытый конфликт, и явилась небольшая локальная война, в которой погиб Джеймс.
– Разумеется, он скрыл это от нас, – продолжал свой рассказ Бродский, – иначе мы потребовали бы от него заранее сделать взнос, обеспечивающий эти выплаты. Очевидно, что никто в Доннесворте об этом тоже не знал, даже сотрудники управления. Уильям, конечно, стремился получить контроль над Доннесвортом или его противником, а еще лучше – над обоими. Во всяком случае, контракт был подписан, на первых порах наши войска продвинулись достаточно далеко в глубь территории противника, и все шло к тому, что мы должны победить, когда – снова при нашем полном неведении – Уильям нарушил обещание, данное руководителю управления, что, возможно, он с самого начала и намеревался сделать.
Бродский прервал свой рассказ и пристально посмотрел на отца.
– И это, разумеется, оставило Доннесворт без средств, необходимых, чтобы расплатиться с вами, – сказал отец, мрачно оглядывая присутствующих. – Такое случалось с нашими людьми и прежде.
– Да, – спокойно подтвердил Бродский. – Во всяком случае, руководитель управления решил скрывать от нас эту новость до тех пор, пока мы не принудим противника к капитуляции, а до нее, судя по положению дел на тот момент, оставались, по-видимому, считанные дни. Да, мы оставались в неведении, зато шпионы узнали об этом. И тогда неприятель оживился, нанял у соседних государств милицейские части, за что смог бы расплатиться только в случае своей победы, и в результате мы внезапно обнаружили движущуюся на нас армию, численностью в три раза больше той, с которой мы должны были иметь дело согласно контракту.
Бродский опять замолчал, и Хэл увидел, как черные глаза офицера во второй раз остановили свой взгляд на его персоне.
– Продолжайте, – решительно произнес его отец. – Вы хотели сообщить, как все это связано со смертью моего брата.
– Да, – подтвердил офицер. – Джеймс состоял у нас в должности командира отряда, укомплектованного силами местной доннесвортской милиции. Но поскольку он входил в число наших людей, то, естественно, получал все приказы по нашей системе их передачи. А ввиду того что он еще не имел большого опыта командования, да и его милиция представляла собой не бог весть что, мы держали его отряд в резерве. Но когда руководитель управления прослышал о неожиданном увеличении неприятельской армии, он ударился в панику и пытался заставить нас предпринять решительное наступление, что стало бы для нас подлинным самоубийством, если принять во внимание занимаемые нами в то время позиции.
– И поэтому вы отказались, – сказал дядя, до этого не проронивший ни слова.
– Конечно, мы отказались, – подтвердил, взглянув на дядю, Бродский. – Наш командующий отказался выполнить такой приказ, на что согласно контракту имел законное право, но, независимо от этого, он в любом случае поступил бы именно так. Однако милиционеры, возглавляемые собственными офицерами, получили приказ о наступлении и подчинились ему. Они пошли в наступление.
– Но ведь Джеймс не получал такого приказа, – сказала его мать.